А-ляповатый
ороошо
Зарегистрирован: Oct 27, 2007
Сообщения: 50
Откуда: In Four Dimension |
 Добавлено: 11.02.08, 06:32 +0000 Again. |
 |
|
Рожденный.
Я никогда не верил в то, что мы были рождены для какой-то особой цели, что у нас есть какое-то таинственное предназначение, обычным людям неизвестное и непонятное. И даже несмотря на то, что жрецы называли нас Пророками и Оракулами, во мне всегда жил тот червячок неуверенности, что заставлял сомневаться в истинности сказанного нам. Глупо. В конце концов, мы были всего лишь обыкновенными мальчишками, которые по воле случая родились в определенный день, в определенный момент, определенного года. На нас надели ризы с вплетенными в них золотыми нитями, и сказали «Предсказывайте!».Что предсказывать, как это делать, нам никогда не говорили. Подразумевалось, что мы должны знать это с рождения. Подразумевалось, что мы есть Уста Великого. Дурацкое пророчество, изреченное пять сотен лет назад старым маразматиком, которого все почему-то именовали Великим. Хотя, почему «именовали»? И сейчас именуют. Поклоняются, несут богатые дары. Но кому? Ему, мертвому, чье имя потерялось в веках, или жрецам, что потирают руки и лицемерно прикрывают нами свою алчность и желание обогатиться?
Нас было трое. Я, рожденный в семье кожевенника, Второй, появившийся на свет в доме терпимости, в одной из грязных комнат для посетителей и Первый, о прошлом которого практически ничего не знали. Всех нас забрали в возрасте двух лет, поместили в Храме. Я ничего не помню о своей семье. Помню только розги наставников и смутные, размытые крики в ту самую ночь, когда у меня украли прошлое. И еще… Помню странную обиду, ужасную, почти невыносимую. Обиду за то, что у меня украли детство. Обиду за то, что у меня украли жизнь. Взамен дали ризы с золотыми нитями и поклонение народа. Но к чему оно нам, тем кто никогда не поймет ценности золота, ведь мы не испытывали бедности, и поклонение, которое каждый из нас сменил бы на одну колыбельную, спетую ласковым и таким знакомым голосом.
Порой, я думаю, все мы ощущали себя куклами в руках чревовещателей. Мы говорили то, что должны были говорить, мы предрекали то, что хотели услышать. Нашими именами развязывались беспощаднейшие войны, заключались судьбы стран, и я могу поклясться, что когда я облизывал свои губы, то чувствовал на них вкус крови и пепла. Наверное, остальные чувствовали то же. Мы были обожаемы и ненавидимы, нам поклонялись и нас осыпали ругательствами. Но нам было все равно. Потому что за долгие годы забываешь о том, что такое стыд и чувство вины. Потому что оружие не чувствует вины, когда им пронзают противника.
Иногда, нам казалось, что мы действительно Уста Великого, иногда мы слышали отзвуки Его голоса, но, думаю, все это было не более чем последствие тягостных ароматов благовоний.
Мое имя - Ниа Ка’Таллиор. Огонек в Ночи. Это единственное что у меня не отобрали. Это единственное что я могу назвать своим. И хоть предыдущие Уста, забыли свои имена, сохранив лишь свое название, я верю в то, что сохраню его, как величайшую ценность. И никто не сможет её у меня отобрать.
Я не знаю что будет дальше, даже несмотря на то что я – Третьи Уста. Не знаю, и не хочу знать. Единственное что я хочу сейчас – забыть хоть на секунду то, что я лишь инструмент в чьих-то руках, и вспомнить голос, что пел мне колыбельную.
И это – война для Бога. Ведь я по прежнему Третьи Уста Великого.
_________________
Прежде чем тень…
«В каждом страдающем человеке земли, страдает Иисус Христос»
Мать Тереза
«Змей обольстил меня, и я ела»
Ева – Господу (о плоде с древа Познания) – Бытие 3, 13
Я – та легкость, что рождена порывом ветра. Сквозь мои ладони лился свет Всевышнего и, падая на землю, он становился благословениями.
Острота звуков режет мой слух, а порывы зимнего ветра, заставляют застыть в оцепенении…Ласковый Зефир касается моих непокрытых волос, становясь нежным шепотом, что мучает, словно изысканный яд. Словно дурман, что уводит меня все дальше и дальше…Позволив прочувствовать вновь, давно затихшие воспоминания. В забытый мир…В мир, которому я больше не нужна. Ах, Иисус, если бы знал кто-нибудь, кроме тебя, мою боль! Если бы хоть кто-нибудь разделил со мной мои муки. Если бы кто-нибудь сумел простить и принять меня – посыпанную пеплом и прикрытую паутиной страдания.
Я – та святая, что рождена инквизиторскими огнями. В молчании моем, нет ничего кроме страха. И грузом тяжелым лежит в душе моей понимание.
Бессонные ночи, проведенные в мыслях о Тебе и о Ней. Виновна ли я? Буду ли я прощена Тобою? Иисус, я познала. Иисус, теперь я знаю что истинно прощать – так сложно… И так больно. Я не виню их в том, что они не смогли. Ведь это так невыносимо трудно. Но Ты…Ты…Лишь Твое слово важно для меня…Дай мне услышать, молю! Я не прошу ни о чем кроме этого…Лишь дай услышать Тебя…
Я – та, кто познала все, кроме самой себя. Стыд разрывает мою сущность, ведь я нарушила клятвы, данные Тебе.
Дни, предвещающие бескрайние пытки, имя которым «слабость», длились и длились. И тогда, даже тогда, я знала, что одержима чем-то странным... Ужасным…Восхитительным…Прекрасным... Теперь же я спрашиваю себя, – виновна ли я? И не нахожу ответа. В смятении та, что исцеляла прикосновением и врачевала души. Та, которая верила, та, которая думала, что её сердце – неприступное убежище. Убежище от всех, кроме Тебя.
Я – та, что боится смотреть в себя. Зеркала в моей келье разбиты.
Не найдется во всем свете тот, кто мог бы понять то, что сотворила я. Я познала теперь. Ведь Тебя можно лучше понять лишь…В Аду. И в величайшей греховности моей нет сомнений, больше. Я встану нагая перед судом Твоим, и пусть кара будет справедливой. Пусть боль разорвет меня в клочья, пусть стыд выгрызет мою сущность, ибо не достойна я ничего кроме этого. Змей совратил меня, и я ела. Да, Иисус…Я ела!
Я – та, что устала. И это мой величайший грех, моя ноша, мой крест.
Сквозь страдания и страх, рождается истина. Теперь я знаю и это. Теперь я знаю все. Сквозь страдания и страх, рождаешься Ты, в моей душе. Но там так мало места. Ведь все захватила она…Она! Выжигая отравленным касанием, свернувшись у меня в груди, проходя по сердцу, мимолетом, ласковой белоснежной лентой…И так больно…Так больно! Боже, если бы кто-нибудь знал…Если бы…Иисус, падение мое! Но такое сладкое…
Я – та, чьи стопы должны встретится с пламенем Святых Братьев. Я приму это и пойму. Мне не страшно…более.
Молясь во славу Твою, я ловлю себя на мысли, что посвящена отныне не только Твоему лику. Ах, Иисус, как мне избавиться от своей слабости, от своей грешности, от своих мыслей? Как затушить тот костер, что превращает в пепел все?.. Я ненавижу Её, и не могу простить…Но вместе с тем, то что рождено во мне Её касанием, дыханием, ликом, мыслями, горит ярко-алым пламенем! Слово Твое умирает на моих устах…Оно слетает с них, оставляя в душе пустоту. Которую, я знаю, ничем не заполнить, кроме Её слов и мягких прикосновений. И никто не увидит слез, рожденных биением Её сердца. Никто не увидит…Пустота в моей келье, и я чувствую, как тень подбирается к моим стопам.
Я - та, что недостойна зваться твоею Дочерью. Но я знаю, что прежде чем тень коснется моих ног…Я знаю, что…Я любила.
________________
Валя.
«Шумные улицы, тесные города
Воздух, заряженный дымом
Небо обуглится, скроется в никуда
Люди идущие мимо…
Ты не услышишь крика о помощи,
Время в большой цене
Стены огней, сдавят виски сильней.
Обернись! Мне не встать без твоей руки!
Не услышать биения сердца…
Обернись! Мне не встать без твоей руки!
На холодных ветрах не согреться…»
Город 312 «Обернись»
Горький напиток, обжигал мне нёбо, внедряя в кровь очередную порцию кофеина. Нет, я не сильно люблю кофе, просто ночь такая холодная, а чашка – теплая, и греет озябшие руки. Плеер мигнул и затих, возвещая о смерти очередной батарейки. Привычным жестом я снял крышку, вытащил отслуживший свое цилиндрик, и поставил новый – полный энергии. Вскоре я снова погрузился в мир музыки. Наверное, единственный мир, в котором я могу полностью почувствовать себя своим. Мир, в который я всегда хотел погрузиться без остатка, растворяясь в аккордах, превращаясь в ряд закорючек на нотной тетради.
Я не помню, как познакомился с Валей. Быть может это было два-три года назад, в маленькой кафешке, а быть может – на чьем-то дне рождения. Не знаю. Не помню. В конце концов, такие мелочи быстро забываются. И кажется – будто бы ты знал этого человека целую жизнь, пусть это и звучит банально.
Назвать Валю родственной душой было бы неправильно. Нет, мы были разные. Холодный циник с пустыми глазами, и маленькое солнышко в юбке с белыми горошинами. Что нас вообще могло соединять? Где была та точка соприкосновения? Может быть, я и нашел бы ответ на этот вопрос, но не очень хочется. Наверное, я просто где-то в глубине души любил на неё смотреть, смотреть и улыбаться, сохраняя на лице, кислую мину. Улыбаться, зная, что в мире, еще есть маленькие портативные солнышки, которые осеняют своим светом остальных, давая им заряжаться от своего сияния, ободряя улыбкой, заражая оптимизмом.
Казалось было, этот человек может радоваться всему – солнцу, на мгновение выглянувшему из-за туч, красивому облаку, бабочке что села на краешек лепестка. И самым чудесным образом, Валечка умела передавать эту радость другим. Наверное, это секрет, который многие из нас давно потеряли. Наверное, это дано не каждому. Но я думаю всякий, кто общался с ней более пяти секунд, стремился стать чуть выше, чуть лучше. И передать это стремление к другим.
Никто и никогда не видел, как она плачет. Нет, не потому что не было причин, просто она не видела смысла в этом. Наверное так.
Я помню. Помню долгие часы в кафешках, на квартирах у друзей, где мы собравшись все вместе, обсуждали судьбы мира за ароматной сигареткой и чашкой крепкого кофе, а то и кружкой пива. И из всей нашей разношерстной кампании, она была самым чистым человеком, я думаю. На мои циничные и напыщенные речи, о неотвратимости фатума и маленьком человечке перед ликом смерти, она лишь отвечала улыбкой. И наверное, где-то глубоко-глубоко я знал что проигрываю ей в этом споре.
Потом… Потом был дешевенький гроб, дождливое пасмурное утро, пластиковые венки и ужасающие своей отвратительностью поминки. Я не выдержал – сбежал.
Но как и все в нашей жизни, память об этом стала утихать, утихать, пока не исчезла совсем. Почти. Год спустя, я помню как друзья наконец-таки вытащили меня на концерт какого-то ансамбля, безумно уникального, неординарного и прочая и прочая…
Девушки в народных костюмах, задиристо напевали какую-то песенку, размахивая чем-то навроде платков, парни в холстяных рубахах кувыркались на сцене. Минут десять, я, подавляя зевоту, смотрел на выступление, борясь со сном. Когда выступление закончилось, девушки вышли на сцену, поклонились зрителям и улыбнулись. Вдруг, мои глаза выцепили из общей массы, рыжую, как лисичку, девушку, которая белозубо улыбаясь помахала зрителям рукой.
Вдруг, в эту секунду я вспомнил все, и поминки, и гроб и…
Отчаянно прикрывая лицо руками я выбежал из зала, так ничего и не успев сказать друзьям. Потом, лежа на своей кровати, я задыхался, утирая щеки, и выл белугой наверное час, потом всю ночь тупо смотрел в потолок, вспоминая, вспоминая, вспоминая…
Я не люблю кофе, ведь оно горькое. Но ночь такая холодная, а чашка – теплая. Я грею озябшие руки, и смотрю в ночной город, провожая пустым взглядом летящие туда-сюда маршрутки.
Мне не поможет горячее питье. Оно не согреет меня этой ночью.
_________________
"When you close your eyes i disappear."
Akanegasaki Sora |
|
Болею шаманской болезнью, духи зовут на Родину