Социальная рознь и цензурный устав. Правовой ликбез

СЛИШКОМ МНОГО БУКВ

Цензурный устав: чтение по слогам

Каждый профессиональный уголовник, единственным университетом которого являются уличные курсы прореживания карманов, недурно разбирается в статьях Уголовного кодекса, отправляющих его на галеры. И уж конечно он, несмотря на всю свою непоседливость и пренебрежение к многоглаголанию, серьезно и внимательно вслушивается в чтение собственного приговора. Даже по круглой неграмотности он не поставит крестик внизу документа, с которым не был ознакомлен. Правда, часто он бывает вынужден поставить крестик и без ознакомления, но по другим причинам, рассмотрение которых уведет нас чересчур далеко от темы.
Предмет нашего сегодняшнего разговора – легальные методы репрессий. Слово, а не дело. Слово закона. Только вот, в отличие от опытных уголовников, интеллигенция брезгует в него вчитываться, неэстетично.
Веревка – вервие простое. Беда в том, что интеллигенция гораздо меньше любого неграмотного уголовника интересуется петлей, которая ей уготована.
Если сегодня мы ленимся прочитать хоть раз Уголовный кодекс, то завтра нам будет нечего читать кроме него.
Тогда-то найдем в его переменчивых постулатах множество блестящих законотворческих острот. Сложим на эту тему легенду о нерукотворном происхождении Нового Цензурного Завета и анекдоты о долгополых цензорских рясах. Только делиться этими сокровищами фольклора придется шепотом.
И будем шептать, куда мы денемся, интеллигенты. Будем утешаться своим внутренним свободомыслием, гордиться бессмертием духа. Вместо того чтобы стыдиться своей нелюбви к чтению законов, запретивших чтение. Разве кодекс – извержение вулкана, непреодолимая сила? Где станем искать оправдание тому, с каким вальяжным смирением мы предпочли героизму бунтаря – даже не героизм жертвы, а индифферентность сонного барашка?

Что такое вербальное правонарушение? Кажется, понятно: языковое, словесное. Раз понятно, все успокаиваются и отбрасывают этот вопрос в угол, как поверхностно знакомый билет в ночь перед экзаменом.
Вербальное правонарушение – такое, где наказуемо слово как таковое, выражение мнения. Слова исследуются лингвистической экспертизой и в других случаях. Так, при расследовании насильственных правонарушений тоже исследуются словесные угрозы, но не как высказывания, наказуемые сами по себе, а лишь в качестве доказательств совершения другого деяния: грозил ли потерпевшему перед нападением, чем, за что, всерьез ли. И только в делах о вербальных правонарушениях слово не доказывает что-то другое, а само по себе повинно, одним своим существованием.
А чаще всего это зовется более прямо, обнаженно и страшно, – преступление. Здесь слово – не свидетель преступления, а преступник, и казнят его самого. То есть вообще-то автора, конечно. Но ведь автор за свое слово ответственен, он ведает, что творит/говорит – этого не станем отрицать (как отрицают некоторые защитники заблудших душ, оправдывающие последних неведением, ошибкой, добрыми побуждениями и близостью исправления).
Тезис наш: вербальные правонарушения – никакие не правонарушения. Они должны быть безоговорочно изъяты из нормативной базы, прежде всего из УК, в силу своего ненасильственного, словесного характера. Это во-первых. А во-вторых – потому что свобода слова либо есть, либо нет. Жизнь или смерть.
Вы говорите: разумные ограничения, недопустимость злоупотребления свободой слова? А бывает недопустимое злоупотребление жизнью?
У нас не казнят еретиков, а обращаются с ними несколько мягче? А какое значение это имеет для самой «ереси»? Ее либо признали преступлением, либо нет. Осудили или оправдали. Вы же не приравняете реабилитацию и помилование, или вам все едино?
Наказания теперь легче, чем вчера? А, знаете, и разрывные пули теперь легче, чем вчерашняя палица в железных гвоздях. Что вы предпочтете? Чем вашей голове комфортабельнее быть раздробленной?

Не знаю, есть ли в моих исследованиях что-то новое для радикалов, но, во всяком случае, это совершенно ново для академической науки. Кое-какими вопросами, кажется, пока не задавался даже самиздат.
Все, что мне удалось отыскать о вербальных правонарушениях (и термин-то этот практически не используется), носит крайне разрозненный характер. Обобщать не смеют. Государство пресекает лишние вопросы краткостью деклараций, а ученые, наоборот, растекаются мыслию по горящим страницам законов – и тушат их, испуганно затаптывают огонь не хуже государственного «не пущать».
Так вот что я обнаружила.
1. Один автор пишет только об экстремизме, другой – исключительно о клевете и оскорблении, не догадываясь рассмотреть их СОВОКУПНО, как различные способы осуществления цензуры. И чем хрен слаще редьки?
2. Те, кто пишут об экстремизме, имеют в виду лишь старые статьи об экстремистских призывах (ст. 280) и разжигании розни (ст. 282) – видимо, отчаявшись их замолчать, поздно. Приговор не воробей . . .
Никто не упоминает вновь прибывшую ст. 205.2 (публичные призывы к осуществлению террористической деятельности или публичное оправдание терроризма). Ст. 354 (публичные призывы к развязыванию агрессивной войны) была мной обнаружена всего один (!) раз – автор, не запнувшись, проскочил ее как ни в чем не бывало. Понятное дело, само упоминание агрессивной войны считается кощунственным. О моральном праве ненавидеть другую нацию – например, нацию-поработителя – еще хотя бы спорят (критикуя 282-ю статью), но – нападать первым, агрессивно, как можно! Мы мирные люди . . . Вряд ли стоит объяснять, насколько неверной рукой прочерчена грань между агрессивной войной и освободительной, где ответ на дискуссионный вопрос «кто первый начал».
3. Те, кто пишут о «простых» клевете (ст. 129) и оскорблении (ст. 130):
а) рассматривают их, разумеется, в частноправовом русле, не учитывая, что они преследуются как уголовные преступления (санкции – публичные: карательные, а не компенсационные), без оглядки на их правовую природу. Значит, диспозиция и санкция принадлежат к сферам, регулируемым разными методами. Частные конфликты регулируются полицейским вмешательством, что является характерным признаком тоталитаризма;
б) не затрагивают такие интересные статьи, более тяжкие и явно НЕ ЧАСТНОПРАВОВОГО характера, как ст. 297 (неуважение к суду), ст. 298 (клевета в отношении судьи, присяжного заседателя, прокурора, следователя, лица, производящего дознание, судебного пристава, судебного исполнителя) и ст. 319 (оскорбление представителя власти). Соотнести их с теми – клеветой и оскорблением – допущенными к обсуждению, как принципиально разные, никто не додумывается. А ведь Европейский суд выделяет такую категорию физических лиц, как «публичная фигура» (предписывая последней «претерпевать большую степень критики в свой адрес, нежели частному лицу, – в интересах обсуждения вопросов, представляющих повышенный общественный интерес»). При этом Европейский суд расценивает публичный статус оскорбленного как СМЯГЧАЮЩЕЕ обстоятельство, т.е. с точностью до наоборот. (Напоминаем на всякий случай: право Европейского суда является частью правовой системы России, она это признала сама, добровольно, каким бы Запад ни был гнилым).
4. Мне не удалось обнаружить ни одного (!) упоминания ст. 239 (организация объединения, посягающего на личность и права граждан . . .), нас интересует ч. 2 – а равно ПРОПАГАНДА деяний, предусмотренных частью первой настоящей статьи.
Интересно также, ЧТО именно здесь подразумевается под «посягательством на личность и ПРАВА граждан» – читаем: « . . . побуждение граждан к отказу от исполнения гражданских ОБЯЗАННОСТЕЙ или к совершению иных противоправных деяний». Так посягательство на права или на обязанности?? То есть призыв к неуплате налогов или уклонению от службы по призыву посягает не на госбезопасность, а на личность и права граждан – что-то удивительное. Может быть, имеются в виду старинные «права =почетные обязанности»? А мы вроде уже забыли . . .
5. Никто (!) не задался естественным вопросом о принадлежности ст. 283 (разглашение государственной тайны) к категории вербальных правонарушений. Презюмируется, что разглашение «объективных», «материальных» СВЕДЕНИЙ не имеет отношения к свободе выражения МНЕНИЙ и под защиту соответствующих норм не должно подпадать. Но запрет (и арест тиража) по этой статье книг Литвиненко о взрывах российских жилых домов, совершенных российскими спецслужбами в Москве и Волгодонске, – пример обратного.
6. Дальше мелочи. В «разжигательной» ст. 282 никого не смущает хотя бы наличие понятия «социальная группа» и то обстоятельство, что лингвистически это понятие ВКЛЮЧАЕТ в себя прочие понятия – «национальная», «религиозная». При этом, будучи намного шире прочих понятий, она лишает их наличие в законе всякого смысла. Достаточно было бы назвать статью «оскорбление социальной группы», и дело с концом. Зачем утруждаться перечислением. Но это для постсоциалистических антифашистов и аболиционистов как-то не звучало бы . . . Им дороже всего любой ценой искоренить национальную дискриминацию, более универсального состава не хотят замечать. Поэтому «социальная рознь» удобно проглатывается при беглом чтении (она стоит на последнем месте в ряду перечислений и не бросается в глаза в силу своей блеклости, неассоциативности). А в нужных местах именно «социальная рознь» сумеет выйти из тени, как серый кардинал, приведя в столбняк пламенных гуманистов. Разжигание розни в отношении социальной группы милиционеров, социальной группы блюстителей госбезопасности, социальной группы чиновников, единороссов . . .
7. Далее. Наши правозащитники – истовые пуритане. Конечно, неравная борьба с государственными сатрапами требует отказа от всего земного. Но зачем же обрекать на воздержание простых смертных? Они в кузов не лезли и ангельских крылышек себе не приклеивали. Так и грешили бы себе . . .
Ни в коем случае. Поэтому никто не вздумает оспаривать ст. 242 (незаконное распространение порнографических материалов или предметов). А уж права детей – святее просто не бывает, следствием чего является полный молчок по поводу ст. 242.1 (изготовление и оборот материалов или предметов с порнографическими изображениями несовершеннолетних). Никого не беспокоит легализация неправовых (оценочных) понятий вроде «(не-)обладающие художественной ценностью», «грубый натурализм», «возбуждение нездоровых сексуальных эмоций». Таковы, к сведению, критерии разграничения криминализованной порнографии от ненаказуемой эротики. Любому очевидно, сколь они субъективны.
Эти меры недопустимо ограничивают свободу литературного и научного творчества. Равно как и ст. 6.13 КоАП – пропаганда наркотических средств. Здесь к тому же не учитывается вероятность негативного (т.е. осуждающего) контекста в определении отношения к наркотическим веществам. Проще говоря, наркотики даже и ругать запрещается, если это делается умными словами, а не речевками Идущих Вместе. Крамольно все, что непонятно менту.
Кого интересует подобная гадость? Никого . . . из правозащитников, тогда как ученые-буквоеды, крысы архивные, уже поднимают голову: позвольте . . . Никем из храбрых радикалов не поддерживаемые, замолкают.
Не потому ли правозащитники не озабочиваются этими «неполитическими» статьями, что они выше этого? Им подобное обвинение грозит в последнюю очередь, не так ли? Они пишут на несколько иные темы! Но стоит вспомнить, что некоторые оппозиционеры, пойманные на хранении боеприпасов, также занимались не контрабандой оружия, а несколько иной деятельностью . . .
Вот вам еще не полный свиток «объективно обусловленных» правовых ограничений, без которых немыслима любая свобода . . .

Те, кому до свободы слова не совсем параллельно, в лучшем случае добиваются выполнения Россией ее обязательства следовать Европейской конвенции о правах человека и основных свободах. Допустим, это уже немало. Но при этом достаточность самих европейских стандартов свободы слова почему-то не оспаривается. Европа вне критики (не на радость славянофилу будь сказано). В этом и состоит основная ошибка сторонников либерального законодательства в сфере свободы выражения мнений. Она-то, Европейская конвенция, тоже хороша. Согласно ей, Освободительнице, ущемление свободы слова допускается, «только будучи абсолютно необходимым». Необходимым кому? Детский вопрос.
И подобно тому, как вопрос беспокойного ребенка обрывается исчерпывающим ответом «покачену» – нам, неразумным либералам, отвечают: свобода есть осознанная необходимость . . . необходимость рабства.

P.S. Буду благодарна за любые замечания и помощь в исследовании проблемы.

Статья Надежды Низовкиной, ДС

Добавлено: 28.05.08, 08:15 +0000

и что, теперь вы будете ждать, когда ж здесь возгорится пламя диспутов? :roll: :?

Добавлено: 29.05.08, 00:08 +0000

А вы собираетесь игнорировать любую тему только за сам факт авторства?

Добавлено: 29.05.08, 11:19 +0000

а чего так поздно УК начали изучать? когда уже всё поутверждено? в США например принято пикетировать официальные здания, если не нравятся принимаемые законы.

Добавлено: 30.05.08, 07:10 +0000

Кто вам сказал, что мы только что начали изучать УК? Пожалуйста, нижеприведенная статья была написана гораздо раньше. На страничке http://www.slovods.narod.ru/angara.html можете еще посмотреть много разного, например, открытые письма в защиту Бориса Стомахина, журналиста. Кто он такой и за что отбывает 5-летний срок – судите сами, а потом посмеивайтесь, актуальна ли проблема, в том числе для форумщиков языкастых:
http://www.zaborisa.narod.ru/ и http://rko.marsho.net/5fr.htm

Изучаем цензуру с весны 2006 года. С того самого момента, когда родилась законодательная инициатива по ужесточению антиэкстремистских репрессий (что и было исполнено на практике, ливнем обвинительных приговоров). Что же касается прочих коллизий УК, существовавших с советских годов и с тех пор лишь слегка модернизированных, – то в те годы мы, простите, маленькими были.

Демсоюз проводит регулярные пикеты в защиту свободы слова. Мы в Улан-Удэ распространяем газету «Свободное слово» и, за неимением возможности проводить широкомасштабные акции, – еще некоторые статьи и листовки. Одну из них «Номер один» величал «бумажным терактом». Что, кстати, можно квалифицировать как обвинение в терроризме, т.е. уголовном преступлении, а это согласно УК есть клевета… Не плевали бы в колодец…

На митинге 25 апреля 2008 г. в Улан-Удэ – в защиту тибетцев – мы публично предложили внести в текст резолюции требование отмены статей 280 и 282 УК (об экстремистских призывах и разижигании национальной розни) как представляющие прямую угрозу защитникам Тибета и вообще национально-конфессиональных меньшинств. Наше требование было включено в окончательный текст резолюции при поддержке большинства голосов митингующих. http://www.buryatia.org/modules.php?name=Forums&file=viewtopic&t=15865

Так что делаем что можем.

Вот старенькая статья о цензуре.

ЗА ДОГМУ БУДУЩЕГО

Пока мы мёрли и боролись,
Чтоб только выжила Она,
Её доверили мы воле
Сурового опекуна.
Михаил Кудинов "Свобода"

Свободу слова приговорили к высшей мере социальной защиты. Приговор уже приводят в исполнение на наших глазах. Нам остаётся в соответствии с принципом гуманизма доколоть штыком агонизирующую мученицу.
Под стать мере наказания сформулировано инкриминированное осуждённой преступление: разжигание! То есть доблестные пожаротушители отстаивают важнейшее право человека на защиту от дискриминации по национальному или религиозному признаку. Это гораздо страшнее и циничнее, чем охрана пресловутой безопасности государства. Теперь людоед заявляет о своей любви к людям - кто бы сомневался. Он даже позволяет людям выбирать, под каким соусом они предпочитают быть поджаренными. Мы выбираем соус человеколюбия - под ним и смерть красна.
Значит, разжигание. В такой системе координат антиэкстремистские поправки в непровозглашенный цензурный устав можно с гордостью назвать антидискриминационными, антифашистскими и миротворческими.
Святая инквизиция казнит свободу слова без пролития крови. Разжигательницу сжигают на костре: от меча и погибнет, ныне и во веки веков! Жги разжигателей!
Как поступить её безутешным товарищам? Отменить драконовские поправки? Спасибо за ковш воды, здесь требуется ливень! Андрея Деревянкина примерно наказали за листовки не только до принятия поправок, но даже и до рождения самого недоброй памяти закона о противодействии экстремистской деятельности. Понятно, Красное Солнышко тогда, в 2000 году, взошло на державный небосвод, да и припекло с перегибами, не медля и не жалея ультрафиолета. Действительно, ему не помешала мягкость законов того времени. Ну так что? Это не оправдывает их последующего легального ужесточения. Свободомыслие не должно ни умирать, ни воскресать по приказу вождя. Повелитель не должен ни подвешивать, ни перерезать этот волосок, он вообще не имеет права держать его в августейших пальцах.
Возврат антиэкстремистского законодательства в первоначальное состояние образца 2002 года не спасёт обречённых. Сделав этот печальный вывод, неунывающий постепеновец предложит, как некое открытие, гражданский иск - в качестве альтернативы уголовному преследованию языкастых радикалов. Будем справедливы, многие бы и до этого порога не дошли. Мало, что ли, демократов ратуют за гуманизацию наказания, за снижение сроков заключения для журналистов, замену его штрафом и прочие святые дары? Однако не многим прогрессивнее следующий велеречивый лозунг - внимание! - передача информационных споров исключительно в ведение гражданской юстиции.
Альтернатива уголовному преследованию сомнительная. Что из того, если Фемида, разминая мускулатуру, перекидывает смертоубийственный меч из одной могучей руки в другую, отложив за ненадобностью весы? Силовые качества обеих рук не особенно различаются! Таким же гениально простым способом Карлсон переодевал мокрые до нитки носки: с левой ноги на правую и наоборот. Вас это утешит? Паллиативной мерой назвать и то язык не повернется, воспаление обеспечено.
Какая, в самом деле, разница между битьём палками по пяткам и принудительным щекотанием оных? Последний приём лишь ханжески маскирует расправу, нанося удары, не оставляющие видимых синяков.
Предлагаем некий проект. Его тезисы оскорбительно просты. (Но что поделаешь, социальные идеи всегда усваиваются с колоссальным отставанием от идей промышленной революции. В век биотехнологий мысль о том, например, что люди рождаются равными и свободными, как и встарь, находится на положении незаконнорожденной гипотезы. Аксиома, как плебейская выскочка, обязана для начала доказать, что она произошла не от верблюжьего плевка; да и признанная, любимой она не станет).
Итак, информационные споры между частными лицами и правонарушения вербального характера, дела о клевете и об экстремизме, о личном оскорблении и о разжигании вражды между определёнными идентифицируемыми группами, дела об оспаривании достоверности общественно значимой информации и дела о нарушении неприкосновенности частной жизни так называемой желтой прессой - без исключения - должны быть изъяты из подведомственности судебной ветви совершенно!
Это отнюдь не означает изгнания из сферы правового регулирования. Однако уголовная юстиция должна, подобно тени, знать свое место, во всяком случае, в храме свободомыслия. Гражданской же юстиции будет отведена роль трамвайного компостера, автоматически отсчитывающего билеты каждому, кто протянет руку, без условий и предпочтений.
Нет нужды сейчас подолгу останавливаться на каждой из всей совокупности ситуаций, рассматриваемых сегодня в судах наряду с насильственными преступлениями и спорами вокруг материальных благ. Аргументы всюду схожие.
Отметим то, что нередко выносится за скобки: не только право другого говорить мне, но и моё право слышать другого. В страстном обещании Вольтера отдать жизнь за право кого-либо высказать мнение, ненавистное ему, не так уж много самопожертвования, как может показаться. Выслушивая порой до убийственности убедительные доводы противной стороны, пересиливать себя приходится лишь вначале. Постепенно резкий голос оппонента становится необходимым и желанным. Если интернационалисту неприятно защищать высказывания нациста, это вовсе не значит, что он добровольно откажется от своего права лично с этими высказываниями ознакомиться. Поэтому он уже не столько как самоотверженный либерал будет отстаивать право врага на свободу выражения мнения, но как разумный эгоист, который должен хотя бы в разведывательных целях знать мнение врага - для себя. Таким образом, из плоскости нравственно-категорического утопизма защита неограниченной свободы слов а переходит в область рыночно обусловленных интересов.
Предлагаем ознакомится с некой моделью, которая могла бы быть первоначально апробирована в экспериментальном регионе. Все конфликты информационного характера должны быть переданы независимому общественному телеканалу, с филиалами в субъектах федерации, которые будут осуществлять функции судов первой инстанции. Независимый телеканал станет постоянным арбитром в публичных разбирательствах. Открытый, устный и обязательный характер производства (общее место декларации современной судебной системы) будет обеспечиваться путем отделения данной категории дел (точнее, не самих дел, а их рассмотрения по существу) от судопроизводства вообще.
Нечего бояться безработицы на интеллектуально-правоохранительном фронте. Благодаря достижению подлинной гласности разбирательства и ориентации на убеждение многочисленной медиа-аудитории спрос на ремесло лингвоэкспертов только возрастёт. А следовательно, и конкуренция, и качество их продукции, ныне монополизированных дочерними предприятиями неповоротливой РАН.
Суды общей юрисдикции не будут полностью устранены от процессуальных обязанностей. Каждое исковое заявление они обязаны будут переадресовать данному телеканалу по подведомственности, а ответчиков императивно принуждать к явке на разбирательство, осуществляемое опять-таки телеканалом. Ответчик, не явившийся без уважительной причины для рассмотрения дела на телеканал, уже судом принуждается к выплате компенсации, зато в случае явки безнаказанно может даже молчать на протяжении всего разбирательства, так как молчание все равно ознаменует его публичное поражение. Для истца неявка повлечет прекращение производства по делу.
Декларативности вышеописанный метод сумеет избежать благодаря избираемости арбитров среди специалистов в сфере журналистики, филологии, религиоведения и смежных областей, а также профессиональных правозащитников и юристов не из числа госслужащих. Правом голоса при их избрании должны обладать общественные и религиозные деятели и объединения, в том числе незарегистрированные.
Каждый призадумается не раз, прежде чем сделать клеветническое или необоснованно оскорбительное заявление, предвидя неотвратимую обязанность отстоять его прилюдно, доводами разума и языком сердца. С другой стороны, немало потенциальных истцов потеряют охоту жестоко карать оппонента из-за однократного наименования их козлами. Спор, предмет которого не стоит дырявого горшка без молока, не мешало бы вывести из ведения многострадальной юстиции, и без того едва не падающей под бременем заботы о национальной безопасности и межнациональном согласии (впрочем, она освободится и от этого бремени).
Обновленная система должна стать - не побоимся это признать - ценностно индифферентной по отношению к мировоззренческим вопросам. Дабы сберечь свободу слова как высшую ценность вселенной, превыше не только беспощадной к личности госбезопасности, но и самой отдельной личности, ее неутолимых притязаний на абсолютную застрахованность от критики собственной персоны (как и собственной расы, нации, веры). Да, частная жизнь и коллективное достоинство священны, но - перед лицом саблезубого государства, а не тоненького памфлета, перед свинцом, а не перед чернилами. Перед свободой слова и политкорректность должна уступить, иначе цензурные тиски в первую очередь раздробят хребет самой политкорректности. Где вы видели политкорректность в период многовекового функционирования и пополнения инквизиционного "Списка запрещённых книг" ("Index librorum prohibitorum"). Тогдашнее богатство изъятой из оборота печатной крамолы никакому списку экстремистских материалов не снилось. Тем не менее о межконфессиональном согласии впору было только плакать.
Есть барьер, который нелегко перешагнуть хрестоматийному гуманисту при трансформации в апологета свободы выражения мнений. Его неприкосновенные правозащитные идеалы вступают в противоречие с вышеописанным "механическим рыночным индифферентизмом". Но тут осмелимся горячо, неиндифферентно утверждать, что этот механический принцип отстаивается отнюдь не в силу беспринципности своего защитника. Вслед за утилитарным обоснованием хотелось бы добиться и нравственного оправдания терпимости к нетерпимым.
Часто ревнитель определенной идеи сам, для себя самого не стремится воспользоваться продуктами её вожделенной реализации. Он добивается её для других, только-то. И за ценой не стоит.
Примеры? Скажем, свобода экономической деятельности отстаивается подвижником, равнодушным к личному обогащению. Скорее он претерпевает лишения за служение принципу, который в это или позднейшее время успешно используется реципиентами (необъяснимо ненавидящими доноров) в целях вполне меркантильных. Безутешные вдовы пуританского сталинизма, не смущаясь, потребляют недоношенные плоды гнилого капитализма и в ус не дуют, проклиная первопричину собственного благополучия - рынок.
Или вот. Свобода семейной морали отстаивается аскетом, преуспевающим в практике воздержания - по сравнению с обличителями его мнимых пороков. Между тем указанных обличителей спасает от древнего побития камнями как раз многовековой аболиционизм презренных отшельников. Поборники "цензуры нравов" на раскованных телеэкранах почему-то не отрывают жадных взоров от источников угрозы своей бесценной добродетели. А манифестанту их свободы развращаться - не до подобных удовольствий. Стало быть, им движет не собственная "патологическая порочность", а признание права на неё за другими.
Приведённые утверждения настолько аксиоматичны, так легко и многократно могут быть проиллюстрированы, что приводить их как будто неудобно. Однако элементарная аналогия бывает нелишней. Вывод следующий: тот, кто борется за право голоса для проповедников антигуманной идеологии, преследует не её (идеологии) цель, а скорее противоположную. Он просто-напросто требует предоставления каждому права на неизбежный выбор между правдой и ложью, тогда как одновременное отсутствие того и другого автоматически означает ложь.
Не мешало бы под занавес выступить за безоговорочную отмену института государственной тайны. Хотя институт полезный: одним запретом разглашения фактов вроде того, что ФСБ взрывает Россию, доказывает подлинность информации, им самим запечатанной. Математически безошибочно доказывает истинность всего запрещенного к обнародованию - эффективно, куда уж тут средневековым ордалиям! И всё-таки во имя идейных побуждений охота вычеркнуть гостайну из правового поля, даже невзирая на её несомненную выгоду в деле установления истины от противного.
Но пора остановиться в границах респектабельности и беспочвенными мечтаниями не осквернять безгрешность легкоосуществимого проекта. А требование публичного трибунала над гостайной - оно пускай соблюдает живую очередь за признанием идей истинами, а позднее догмами.
Очередь движется. У ряда окошек она подходит к концу (больше на Западе). Имеются хвосты и подлиннее наших: азиатский климат. Зевать, что ли, облизываясь на превзошедшие нас живучестью деспотии? Не лучше ли заблаговременно взглянуть в сторону других деспотий - испускающих дух на жаровнях майданов?
Можно, конечно, крепче врыться рогами в землю на пути следования колеса истории. Только последствия такого упрямства вряд ли будут менее болезненны, чем старинный удар цензорской дубинки. Колесо-то всё равно проследует своей колеей. Напротив, радостный шаг навстречу будущему лишь облегчит неотвратимые перемены. Избавит молодую свободную мысль от неизбежных страданий, сопряжённых с бессрочным стоянием в тесных детских башмачках во время чересчур затянувшейся процедуры конфирмации.
Абсолютная, безусловная свобода слова - ересь настоящего и догма будущего. Земля обетованная - а всё-таки она вертится.
Последнее безумное допущение. Предположим, в будущем жизнь каждого представителя домашнего скота будет объявлена священной и неприкосновенной, и эта декларация будет официально провозглашена, и отступление от неё будет преследоваться по закону, хотя бы и сквозь человекозащитные вопли непримиримых скотовладельцев. Им придётся научиться обходиться без плоти братьев своих меньших, подобно тому, как наши предшественники научились обходиться без рабов, а ведь это представлялось тогда невозможным даже самим рабам. Пройдёт все положенные стадии безрогий аболиционизм, Север привычно столкнётся с Югом, а итогом станет-таки освобождение подлой скотины. Стойкое неудовольствие в касте мясников, конечно, сохранится (как и попытки суверенно нырнуть в прежнюю реку вторично). Но - утратит все права состояния как противоречащие Догме, той, за которую вчера, как за крамолу, падали на бойне головы двуногих "нелюдей"...
Кстати, возвращаясь в угловатое настоящее: так ли уж обрадует противников войны перьев... её продолжение другими средствами?

Надежда Низовкина

Добавлено: 01.06.08, 14:02 +0000

:lol: Спасибо за отличный сайт "Свобода" !
Зачитываюсь...
Валерия Новодворская...обажаю её...
Ещё в 1969 году ! V 19 let была приговорена за "антисоветскую пропаганду " ! Умнейший человек !
Вот куда надо вступать...

Добавлено: 18.06.08, 07:12 +0000

Добавлено: 18.06.08, 07:14 +0000

Последняя новость цензурного свода: запрет советской символики в Литве. Обрадует ли она российских патриотов? Несомненно, кого-то подобные факты возмутят по иному основанию – антилиберальному. Возмутит не ущемление свободы политического самовыражения, а кощунственное оскорбление России-Освободительницы, черная неблагодарность…
http://news.mail.ru/politics/1825856/

Тут упрекали, будто мы поздно взялись изучать УК. Как не изучай, назавтра твоя информация сгодится разве что на шпаргалки старика Хоттабыча. Вчерашняя зыбкая свобода слова позабудется, как средневековые представления о Земле на трех китах.
А именно: последнего кита выбивают из-под ног всяких гласных-несогласных – Интернет. 11 июля на заседании правительственной комиссии Рашид Нургалиев высказал пожелание «признать интернет средством массовой информации». Дискуссия правоведов и цензоров-практиков близится к окончательному решению вопроса о мерах ответственности участников сетевого общения. Приравнивание Интернет-ресурсов к СМИ потребует новой активизации политической полиции: МВД, ФСБ и министерство юстиции должны «проявить больше настойчивости в работе с депутатским корпусом». Потому что работы им прибавится.

«… Так что готовьтесь, чиновники по средствам массовой информации! Готовьтесь! Верёвку и мыло с собой на работу берите, как в советские времена – не выдадут за казённый счет! Будете регистрировать, регистрировать, регистрировать… и снова регистрировать, регистрировать, регистрировать… Не надоело ещё читать это слово? А придётся не только читать, но и реги…
… Тут как-то в одной газете посчитали, что для того, чтобы успешно контролировать интернет в режиме реального времени, надо иметь штат в 700 тысяч цензоров! Для справки: курьеров у Хлестакова было в два с лишним раза меньше!». («Игры идиотов». Павел Люзаков, ДС. http://www.slovods.narod.ru/).

Еще одна новость к сведению форумщиков. 7 июля вынесли приговор по по факту высказывания в Интернете. Музыкант Савва Терентьев приговорен к одному году лишения свободы условно с испытательным сроком в один год. Он признан виновным в разжигании социальной розни в отношении милиционеров. Это было первое в России уголовное дело, заведенное за комментарий в сетевом дневнике. Напомним: в соответствии с концепцией Европейского суда по правам человека, границы приемлемой критики в отношении правоохранительных органов шире, чем в отношении частных лиц.
По мнению лингвоэксперта, автор текста выразил негативное отношение к сотрудникам милиции в грубой форме: «использованные при написании текста языковые единицы применены автором умышленно». Терентьев назвал ментов «гопотой». Грубо? – возможно… Однако он при этом неоднократно оговорился – еще до заведения уголовного дела – что имеет в в иду лишь НЕПРАВИЛЬНЫХ ментов. Видимо, автор имел в виду «оборотней в погонах». Вряд ли необходимо расшифровывать, какой смысл каждый на его месте вложит в понятие «неправильный мент». Но, очевидно, обиженные представители рода, с помощью полосатой дубинки добывающего себе пропитание, не имеют ничего против коллективного отнесения их всех (самих себя) к оборотням.
P.S. Да и то: кто же они, как не оборотни? «Вам кажется, вы надели маски? Неправда, вы их сняли!». Неправильных ментов – тех, кто не пытает, не вымогает и не фальсифицирует доказательства – единицы. Исключения, подтверждающие правила.

Добавлено: 14.06.10, 07:18 +0000

Пора брать, пора!

Журнал «Власть»
№ 23 (876) от 14.06.2010

Госдума рассматривает поправки к закону "О Федеральной службе безопасности", позволяющие наказывать россиян за еще не совершенные правонарушения. Оппозиция усматривает в этом возврат к СССР. Обозреватель "Власти" Дмитрий Камышев считает, что спецслужбы всего лишь по-своему поддержали курс президента на модернизацию и борьбу с правовым нигилизмом.

Проект закона разработан в ФСБ и внесен в Госдуму правительством. (Его первое чтение должно было пройти 11 июня, уже после подписания этого номера "Власти" в печать.) В закон о ФСБ предложено добавить новую статью "Применение органами федеральной службы безопасности мер специальной профилактики". Поводом для таких мер станет деятельность любых юридических или физических лиц, которая пока не вышла за рамки закона, но уже представляет, по мнению спецслужб, угрозу безопасности РФ: первые в этом случае получат от ФСБ "представление", а вторые — "официальное предостережение". Кроме того, в Кодекс об административных правонарушениях (КоАП) вносится пункт о "неповиновении законному распоряжению или требованию сотрудника органов ФСБ" — по аналогии с уже существующими там санкциями за неповиновение сотруднику милиции. Гражданам за это грозит штраф от 500 до 1000 руб. или арест на срок до 15 суток, а должностным и юридическим лицам — только штрафы соответственно от 1 тыс. до 3 тыс. и от 10 тыс. до 50 тыс. руб.
Таким образом, краткий пересказ законопроекта укладывается в один абзац. Зато описание негативных последствий принятия этого законопроекта, если верить оппозиционерам и правозащитникам, тянет на солидный том. Хотя авторы поправок заверяют, что ничего принципиально нового не придумывали: право ФСБ вносить представления в любые учреждения и организации действующим законом уже предусмотрено, а новая инициатива лишь распространяет эту практику на физические лица.
По поводу юрлиц, наверное, можно согласиться: за ними давно уже следит не только ФСБ, но и, например, прокуратура, уполномоченная вносить "предостережения о недопустимости осуществления экстремистской деятельности". А вот насчет отсутствия новизны в отношении граждан чекисты явно поскромничали. Во-первых, в ведущих западных странах ничего подобного еще не придумали (см. справку). А во-вторых, формулировка об "официальных предостережениях" по туманности и многозначности заметно превосходит норму, касающуюся организаций. Ведь если юрлица попадают под подозрение при наличии в их деятельности "причин и условий, способствующих реализации угроз безопасности РФ", то физлица — всего лишь за "действия, вызывающие возникновение причин и создающие условия для совершения преступлений".
Понятно, что это определение дает огромный простор для различных толкований: судить о том, возникнут ли когда-нибудь "причины и условия", каждый чекист может по собственному усмотрению. Некоторые комментаторы даже отмечают, что послать предостережение по этому закону с легкостью можно даже президенту и премьеру. Если, конечно, какой-нибудь сотрудник ФСБ вдруг решит, что именно их политика "вызывает возникновение причин", скажем, для терроризма на Северном Кавказе (см. интервью).
На самом деле, разумеется, ФСБ будет заниматься людьми попроще. Например, "несогласными", идущими на несанкционированный митинг. Или журналистами, желающими сообщить о том, как жестоко этот митинг разгонялся. Тем более что про "отдельные СМИ" авторы поправок, не удержавшись, сказали всю правду прямо в пояснительной записке, где к признакам экстремистской деятельности прессы наряду с "утверждением культа индивидуализма и насилия" отнесено и "неверие в способность государства защитить своих граждан".
Конечно, примерно тем же самым силовики занимались и прежде: оппозиционеров вызывали на профилактические беседы, отлавливали по дороге к месту несанкционированных акций или блокировали в собственной квартире, чтобы предотвратить их участие в нежелательных для власти мероприятиях. Но для этого приходилось каждый раз придумывать какой-нибудь отдельный повод: то ли машина задержанного значится в угоне, то ли сам он очень похож на разыскиваемого бандита. Теперь же антиэкстремистская работа заметно упростится: повод станет единым и неделимым, так что предостережения (к примеру, с требованием не участвовать в несанкционированном митинге) можно будет заранее отпечатывать массовым тиражом и рассылать по списку всем активистам антиправительственных организаций. А потом по тому же списку гуртом наказывать их за невыполнение требований ФСБ.
К тому же поправки откроют перед правоохранителями принципиально новые возможности. Скажем, защитников 31-й статьи Конституции можно будет штрафовать или сажать на 15 суток еще до наступления очередного 31-го числа. Хотя сажать, конечно, лучше: заодно, глядишь, и проблема все возрастающей массовости этих акций успешно решится. Да и вообще, в самой перспективе наказывать граждан за еще не совершенные ими правонарушения, несомненно, есть нечто завораживающее. Кстати, в известном фильме Стивена Спилберга "Особое мнение" аналогичная система появляется лишь в Америке 2050-х годов. А у нас она может заработать на 40 лет раньше. Тем более что любой лейтенант ФСБ легко разоблачит преступные намерения оппозиционера, руководствуясь лишь профессиональным чутьем и классовым самосознанием.
Так что нынешнюю инициативу ФСБ вполне можно считать весомым вкладом и в модернизацию России, и в преодоление правового нигилизма. Ведь хватать "несогласных" силовики наконец-то начнут не по внутриведомственным инструкциям, а исключительно по закону. Точно так же, как строго по закону суды одобряют запреты властей на проведение оппозиционных акций, осуждают за шпионаж слишком часто общающихся с иностранцами ученых или выносят приговоры журналистам и блогерам за разжигание ненависти к чиновникам и милиционерам, признанным по такому случаю представителями особых "социальных групп".
Ну а то, что уполномоченный по правам человека Владимир Лукин назвал законопроект антифээсбэшным, поскольку он, дескать, "дискредитирует это уважаемое ведомство", у которого, по убеждению омбудсмена, "нет намерений вновь превратиться в этакого монстра бериевского типа", так это он погорячился. Потому что оскорбительно для ФСБ скорее предположение о том, что ее сотрудники не мечтают вернуть времена, когда органы госбезопасности были "карающим мечом партии" и даже определяли приоритеты государственной политики. Впрочем, мечтами дело, конечно, не ограничивается, доказательством чему является документ, который "Власть" решила повторно опубликовать спустя десять лет после его создания (см. в этом материале - http://www.kommersant.ru/doc.aspx?docsid=1385567 ).

"Наши полицейские могут кого-то предупредить чисто по-человечески"

В западных странах специальных законов, которые позволяли бы (и тем более обязывали) сотрудникам полиции и спецслужб проводить профилактические мероприятия с потенциальными нарушителями закона, не существует.
По словам сотрудника Федерального бюро расследований США, с которым побеседовала "Власть", существует практика предварительных допросов людей, которые могут быть замешаны в совершении преступления, однако это именно допрос, а не профилактическая беседа. Решение о проведении такого допроса принимается в каждом случае индивидуально и всегда в рамках уже проводимого расследования. "Но эти случаи крайне редки. Мы же не хотим спугнуть преступников, сообщая им о том, что проводится расследование. Наша задача — собирать доказательства, а не делать так, чтобы преступники залегли на дно",— заявил сотрудник ФБР. Похожая ситуация и в Канаде. Представитель Королевской канадской конной полиции (RCMP) сказала "Власти", что вызовы в органы безопасности и официальное предупреждение не их методы. "А что, в России так делается?" — удивилась она. По ее словам, сотрудник правоохранительных органов (в Канаде RCMP занимается в том числе и вопросами внутренней безопасности и борьбой с терроризмом) может поговорить с человеком, если подозревает, что тот готовится совершить что-то противоправное: "Наши полицейские могут кого-то предупредить чисто по-человечески о недопустимости каких-то действий. Но это, разумеется, не официальное предупреждение, и, разумеется, нет никаких инструкций или законов, которые обязывали бы сотрудников RCMP этим заниматься".
По словам представителя Федерального ведомства по охране конституции Федеративной Республики Германия, его ведомство не выносит никаких предупреждений. Не занимаются этим, насколько ему известно, и земельные органы охраны порядка.
В министерстве юстиции Франции "Власти" сообщили, что в стране существует развитая система профилактики правонарушений, однако она не имеет ничего общего с практикой официальных предупреждений ФСБ. Это скорее социальные профилактические мероприятия в группах риска, например у несовершеннолетних.
В Великобритании, как сказали "Власти" в министерстве внутренних дел страны, существует практика вынесения официальных предупреждений. Однако и она коренным образом отличается от российской: "Формальное полицейское предупреждение — это официальная форма наказания. Она применяется уже после того, как человек совершил преступление и был доставлен в связи с этим в полицейский участок. Она применяется для многих несовершеннолетних либо в отношении тех, кто совершил правонарушение впервые. Она применяется в тех случаях, когда полиция уверена, что правонарушение не стоит того, чтобы передавать его в суд. Тем не менее формальное предупреждение — настоящее наказание, которое сохраняется и в протоколе, и в личном деле правонарушителя".

ДМИТРИЙ КАМЫШЕВ
http://www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=1385625

Добавлено: 16.06.10, 13:01 +0000

Обсуждаемое