|
| Предыдущая тема :: Следующая тема
|
| Автор |
Сообщение |
antony
муухайхан
Зарегистрирован: Mar 12, 2010
Сообщения: 324
|
|
| Вернуться к началу |
|
anakin
ахамад
Зарегистрирован: Oct 11, 2006
Сообщения: 734
Откуда: Шэтэ хото |
 Добавлено: 28.04.10, 23:32 +0000 |
 |
|
| antony писал(а): | | Кто нибудь может сказать правда ли, что был толи полковник, толи генерал бундесвера-бурят? | В середине 90-х, будучи школьником, читая журнал "Чудеса и приключения", наткнулся на статью о восхождении фашистской экспедиции в 30-х годах к святыням Тибета. Так вот, там упоминалось, что одним из руководителей похода был офицер - наполовину немец, наполовину - бурят, по матери. Был отправлен туда, так как знал некоторые обычаи тибетцев, владел информацией о буддизме.
Сейчас вот вспомнилось. В то время был очень заинтригован, каким образом у немецкого офицера мать оказалась буряткой. Может о нем идет речь? |
|
| Вернуться к началу |
|
songool
соохор адуу
Зарегистрирован: May 21, 2004
Сообщения: 2359
Откуда: Ургэн Сухын хойноос бэшэ Хабтагай Туулын хаяанаас |
| Добавлено: 28.04.10, 23:42 +0000 |
|
|
Я тоже знаю похожую историю. у этого немецкого офицера отец участвовал в первом ралли Парис-Пекин в 1900 году. Тогда он в Кяхте познакомился с бурятской девушкой Эржена, дочь атамана Цыбиктарова из Ехэ-Нюга. Немец влюбился и вернувшись обратно женился на ней и увез ее в Германию.
Это семейное предание семьи Цыбиктаровых, рассказал мне внучатый племянник. |
|
| Вернуться к началу |
|
ChimitD
ходо байгша
Зарегистрирован: Nov 29, 2009
Сообщения: 429
Откуда: Родился в Алма-Ата, Вырос в Улан-Удэ, живу в Якутск....... умру на Северном Полюсе??? |
| Добавлено: 03.05.10, 13:33 +0000 |
|
|
| anakin писал(а): | | antony писал(а): | | Кто нибудь может сказать правда ли, что был толи полковник, толи генерал бундесвера-бурят? | В середине 90-х, будучи школьником, читая журнал "Чудеса и приключения", наткнулся на статью о восхождении фашистской экспедиции в 30-х годах к святыням Тибета. Так вот, там упоминалось, что одним из руководителей похода был офицер - наполовину немец, наполовину - бурят, по матери. Был отправлен туда, так как знал некоторые обычаи тибетцев, владел информацией о буддизме.
Сейчас вот вспомнилось. В то время был очень заинтригован, каким образом у немецкого офицера мать оказалась буряткой. Может о нем идет речь? |
Речь идёт об Отто Ренце???
http://www.mediakrug.ru/tajna/magazines/articles/1754 |
|
| Вернуться к началу |
|
ChimitD
ходо байгша
Зарегистрирован: Nov 29, 2009
Сообщения: 429
Откуда: Родился в Алма-Ата, Вырос в Улан-Удэ, живу в Якутск....... умру на Северном Полюсе??? |
| Добавлено: 03.05.10, 13:38 +0000 |
|
|
| songool писал(а): | Я тоже знаю похожую историю. у этого немецкого офицера отец участвовал в первом ралли Парис-Пекин в 1900 году. Тогда он в Кяхте познакомился с бурятской девушкой Эржена, дочь атамана Цыбиктарова из Ехэ-Нюга. Немец влюбился и вернувшись обратно женился на ней и увез ее в Германию.
Это семейное предание семьи Цыбиктаровых, рассказал мне внучатый племянник. |
Ну да речь идёт об Отто Ренце
http://www.vokrugsveta.ru/vs/article/1318/
принимал участие в знаменитом авторалли Пекин — Париж. Это было в 1907 году... Трасса проходила через пустыню Гоби, Бурятию, русскую Сибирь, европейскую Россию. В Кяхте дед, молодой механик, увидел девушку редкой восточной красоты. После гонок он вернулся в Россию, в Кяхту, нашел эту девушку, ее звали Эржен, по-бурятски «Перламутр», женился на ней и увез в Германию... |
|
| Вернуться к началу |
|
anakin
ахамад
Зарегистрирован: Oct 11, 2006
Сообщения: 734
Откуда: Шэтэ хото |
| Добавлено: 03.05.10, 22:01 +0000 |
|
|
| ChimitD писал(а): | | Ну да речь идёт об Отто Ренце | Спасибо, Чимит! Давно хотел узнать побольше об этом человеке. |
|
| Вернуться к началу |
|
dGalsan
тэнгэри
Зарегистрирован: Feb 12, 2004
Сообщения: 10453
Откуда: mw |
| Добавлено: 04.05.10, 08:28 +0000 |
|
|
| ChimitD писал(а): |
Ну да речь идёт об Отто Ренце
http://www.vokrugsveta.ru/vs/article/1318/
принимал участие в знаменитом авторалли Пекин — Париж. Это было в 1907 году... Трасса проходила через пустыню Гоби, Бурятию, русскую Сибирь, европейскую Россию. В Кяхте дед, молодой механик, увидел девушку редкой восточной красоты. После гонок он вернулся в Россию, в Кяхту, нашел эту девушку, ее звали Эржен, по-бурятски «Перламутр», женился на ней и увез в Германию... |
спасибо за интересные сведения, полагаю, что имеет смысл скопировать весь текст сюда -
ВОКРУГ СВЕТА №9 (2672) | Сентябрь 1996
Рубрика «Исторический розыск»
Тибетский щит над «Вольфшанце!
«Гитлерленд», или К пирамидам фюрера
Побывать в «Волчьем логове» — «Вольфшанце», на руинах бывшей ставки Гитлера, я мечтал еще со студенческих времен, когда на курсах аквалангистов при клубе «Дельфин» услышал рассказ бывалых «ихтиандров» о затопленных подземельях главной штаб-квартиры фюрера, проникнуть в которые могли только водолазы. Говорили о навсегда погребенных там сейфах с секретными документами третьего рейха, награбленных сокровищах и даже ящиках с частями «Янтарной комнаты». Прошло немало лет, прежде чем я смог обзавестись собственным аквалангом, а мой двоюродный брат Юрий — «Москвичом», прежде чем границы Польши стали для россиянина легко проницаемы... И вот мы все-таки собрались в заветную экспедицию.
Юрий, гражданин Республики Беларусь, встретил меня в Минске. Как и я, он был Стрельцом и потому до одури любил дороги. Ас-водитель, он составлял со своим «Москвичом» некий автокентавр, и в нашем предприятии его грело одно: «сделать» дорогу до Франкфурта, проложить в своей многоезжей жизни еще одну — новую — трассу.
Пересекать границу решили под Гродно. Контрольно-пропускной пункт в Бресте был на несколько суток забит машинами челночников. Юра служил срочную в погранвойсках и знал толк в пересечении границ.
Синий «Москвич» рванул на Барановичи, чтобы оттуда повернуть на Слоним, Волковыск, Гродно... Мы неслись по старому Брестскому шоссе, сохранившемуся в стороне от новой международной трассы. Тому самому, где «от Москвы до Бреста нет такого места», чтобы не тлели в земле солдатские кости, чтобы не корявили ее заросшие воронки да траншеи. С души будто чехол сорвали... что там Аппиева дорога! Вот она самая настоящая via combusta, «сожженный путь», со страшными тайнами в безмятежных солнечных соснячках, где что ни лощина, то расстрельное место, что ни холм, то неведомая братская могила...
На моих коленях лежала довоенная немецкая карта Восточной Пруссии. Разумеется, ставка Гитлера там ничем не помечалась. Искать «Вольфшанце» оставалось по принципу «язык до «Волчьего логова» доведет».
— Вольф... шанц? — недоуменно переспросил польский пограничник, у которого мы спросили направление к цели. — Вольф... А-а! «Вильчи шанец»! Держите курс на Кентшин. Это Мазовше поезерье...
По всем нашим подсчетам, мы должны были добраться до Кентшина, бывшего Растенбурга, часа за три. И, в общем-то, до городка со старинным замком мы добрались, хоть и к вечеру, но довольно быстро. А вот дальше... Мы плутали по узким шоссейкам, обсаженным столетними липами, и час, и два... проклятое место никак не давалось. Указатели «Wilczy szaniec» не попадались. Было почти безлюдно по причине позднего часа, а редкие прохожие, которых нам удавалось встретить, на вопрос о бывшей ставке Гитлера недоуменно пожимали плечами. И мы снова пускались в объезды и разъезды, полагаясь лишь на дорожное счастье и водительское чутье Юрия. Тьма по сторонам стояла кромешная. Польские хутора и местечки таили огни, будто здесь еще не было снято военное затемнение. Призрачный свет апрельского полнолуния делал дорогу и вовсе ирреальной... Потеряв, наконец, всякое терпение, мы решили заночевать в очередном придорожном ельнике, а утром продолжить поиски. Юра приткнул «Москвич» на обочине, и мы вылезли размять затекшие ноги. Раздвинув заросли можжевельника, я вдруг вышел к полотну ржавой рельсовой однопутки, прорезавшей ночной лес, и тут же, в ярком свете полной луны увидел огромные серые глыбы полуразваленного бункера. Мы перешли железную дорогу и вступили на тропу, которая, обогнув руины, привела нас к еще одному мегалитическому сооружению: оно уходило к небу усеченной пирамидой, за ней, в темени старого сосняка открылась другая — облитая серебром ночного светила. В одной из наклонных стен чернел квадратный провал входа...
Да, это было «Вольфшанце» — мертвый город мертвых властителей полумира. В сумраке ночного леса он открывался нам зловеще и таинственно, точно индейские пирамиды в зарослях мексиканской сельвы.
Отсюда, из этого леса, из-под глыб бетонных пирамид, шло управление ходом самой страшной в истории человечества войны, здесь принимались решения о судьбах целых народов, о строительстве новых «лагерей смерти», о создании сверхмощного оружия массового поражения... Сколько конфиденциальных разговоров и телефонных звонков, криков и шепотов вобрала в себя толщь этих стен?! Это был бетонный слепок, снятый, словно посмертная гипсовая маска, с лица гитлеризма.
Чем дальше мы углублялись в лес, тем ощутимей становилась прошлая явь этого наизасекреченнейшего места, мозгового центра «тысячелетнего рейха». Казалось, вот-вот возникнет из-под земли эсэсовский патруль, ударят в глаза лучи фонарей, и резкий голос потребует: «Аусвайс!»
Наутро нас оштрафовали за незаконную парковку машины на территории музея «Вильчи шанец». Собственно, это был не штраф, а плата за билеты, которые мы были обязаны приобрести при въезде в заповедную зону. При свете дня все выглядело не так зловеще, как ночью. Мы никак не ожидали здесь такого комфорта и сервиса. К услугам любителей острых исторических ощущений был отель в здании бывшей офицерской гостиницы и ночной ресторанчик, удобная парковка, туристские схемы маршрутов и, конечно же, гиды. В сувенирной лавке мы обнаружили даже компьютерную игру «Вольфшанце»: эсэсовцы с ротвейлерами преследовали человека, проникшего в одну из трех запретных зон... Словом, это был самый настоящий «Гитлерленд» для туристов со всего света. Не хватало только восковых фигур фюрера и его фельдмаршалов в уцелевших бункерах...
Мы пристроились к одной из англоязычных групп и, прежде чем углубиться в бетонные дебри, узнали, что у Гитлера было семь укрепленных ставок: «Фельзеннест» («Гнездо в скалах») на горном правобережье Рейна, «Танненберг» («Еловая гора») в горных лесах Шварцвальда; «Вольфшлюхт» («Волчье ущелье») на бывшей франко-бельгийской границе под городком Прюэ-де-Пеш; «Вервольф» («Оборотень») в районе Винницы; «Беренхалле» («Медвежий зал») в трех километрах от Смоленска; «Рере» («Тоннель») в Галиции. Но самое крупное и самое мощное убежище было построено здесь, в Восточной Пруссии, близ тогдашней германо-советской границы в семи километрах от Растенбурга. Кто, как и почему выбрал это место среди мазурских болот и озер, могут сказать только нацистские астрологи, рассчитавшие эту точку на земле по звездам. Но ни в каких «гнездах», «ущельях» и «тоннелях» Гитлер не чувствовал себя столь защищенно, как в «Вольфшанце». Фюрер провел здесь почти безвылазно три самых напряженных года второй мировой. Ни одна из его ставок не была укреплена так старательно и не охранялась так тщательно, как эта, которую точнее было бы назвать «Адольфшанце», ибо имя «Адольф» переводится с древнегерманского как «волк».
Говорят, культ «серых хищников» пришел в Европу из Индии, с земли древних ариев. Во всяком случае, в округе немало «волчьих» топонимов — это и белорусский Волковыск, и литовский Вилкавишкис...
Мы углублялись в бетонную мистерию XX века. Наклонные безамбразурные стены с чудовищной толщины многометровым бетонным перекрытием говорили о том, что обитатели «Вольфшанце» больше всего боялись неба, ударов с воздуха. Ни один из бункеров не был приспособлен к наземной обороне. Видимо, никто из проектировщиков и мысли не допускал, что сюда могут приблизиться войска противника. Да, они боялись только неба, и потому персональные бункеры Гитлера, Бормана, Гиммлера, Геббельса, Геринга перемежались со специальными бункерами ПВО, откуда скорострельные зенитные орудия и пулеметы могли прикрывать ставку огненным зонтом...
Дробные очереди разносились по лесу — это весенние дятлы долбили кору. Под березами и липами зацветали первые подснежники. Свежий — с недалекой Балтики — ветер покачивал верхушки сосен. Плоскобокая береза вжималась в бетонную стену, мешавшую ей расти. Россыпь желудей на замшелом бетоне напоминала стреляные гильзы... Взгляд проваливался в странные люки, зияющие посреди полян, взбегал по ведущим в никуда бетонным ступеням, лепившимся по стенам, как лестницы на пирамидах ацтеков.
Повсюду висели таблички, предупреждающие на всех европейских языках, кроме русского, что залезать в бункеры опасно. Мы, конечно же, залезли. И не куда-нибудь, а в бункер Гитлера. Пробираясь по тесному, полузаваленному коридорчику, сдавленному со всех сторон многотонными блоками, мы выбрались в некий зал, весьма схожий с погребальной камерой фараона. Пробираться дальше и в самом деле было опасно: над головой на прутьях арматуры висели поднятые на воздух взрывом глыбы...
Никаких затопленных подземелий мы не обнаружили. Да их здесь никогда и не было. Как объяснил нам знаток истории «Волчьего логова» Ежи Шинский, легенды о многоэтажных подземельях «Вольфшанце» с электростанциями, метрополитеном, складами, тайниками — не более чем легенды. Обитатели бункеров не зарывались в землю слишком глубоко. Они прикрывались лишь от ударов с воздуха многометровым железобетоном. Они боялись только неба...
Итак, никаких затопленных подземелий в «Волчьем логове» не было.
Словно в возмещение за разочарование, за привезенное бестолку аквалангистское снаряжение фортуна даровала нам адрес архитектора «Вольфшанце», доживающего свой век во Франкфурте-на-Майне. Адрес послужил нам ниточкой к еще одной тайне этого места. Быть может, к последней тайне «Волчьего логова»...
Кто архитектор «Вольфшанце»?
Осенью этого же года мы с Юрием снова собрались в дальнюю поездку. На сей раз конечным пунктом маршрута был выбран Франкфурт-на-Майне. И главной целью была встреча с архитектором «Вольфшанце» господином Ренцом.
Добравшись после многодневных дорожных приключений до Франкфурта, не чуя под собой ни ног, ни колес, я первым делом набрал номер многообещающего телефона и впопыхах совершил грубую тактическую ошибку: сообщил осторожному мужскому голосу, что мне нужен главный строитель, архитектор «Волчьего логова», — от волнения я забывал английские слова (разговор шел именно на этом воистину международном языке) — что я приехал из Москвы, хочу встретиться... Только по великому чуду, везению или чему там еще мой собеседник — а им оказался старший сын архитектора — не положил сразу трубку. «Вы ошиблись, — сказал он, — мой отец никогда не строил «Вольфшанце», — а затем с чисто немецкой педантичностью стал выяснять, кто я, почему звоню именно им и кто вообще дал мне этот телефон. Только эти настороженные расспросы и оставляли мне надежду. В свою очередь, я спросил моего телефонного собеседника, кто он по профессии, и услышал: ориенталист, то есть востоковед. Я радостно закричал, что это несбывшаяся мечта моей жизни и что в молодые годы мне довелось возглавлять университетскую этнографическую экспедицию, обследовавшую ламаистские дацаны в Бурятии... Возможно, именно это, последнее сообщение все и решило. Как потом выяснилось, «архитектор «Вольфшанце» оказался наполовину (по матери) бурятом. Я получил приглашение на встречу.
Несмотря на то, что оба Ренца, отец и сын, жили в суперсовременном городе, финансовой столице Европы, подпиравшей небо своими стеклянными небоскребами, особнячок их был обрамлен садом-палисадником и на лужайке перед крыльцом нашлось место каменному тибетскому охранному божку, означавшему, что дом и в самом деле принадлежит профессиональному востоковеду.
Макс Ренц, немолодой, полный господин, с очень сглаженными азиатскими чертами лица, принял меня в кабинете.
— Чай, кофе?
В шутку я попросил зеленого чая, и хозяин, усмехнувшись, принес на подносе с драконами две китайские пиалы с прозрачными «рисинками» в фарфоровых стенках и фарфоровый чайник с великолепно заваренной «зеленой ветвью». Я опускаю все наши предварительные разговоры вокруг да около, экзаменующие меня и на предмет Востока (Макс специализировался в области центральноазиатских культур) и на принадлежность мою к «российским спецслужбам». Это подозрение читалось в глазах моего собеседника на протяжении всей встречи. Я теперь усвоил, что расспросы о жизни до 1945 года для немцев столь же болезнены, как и для нас в свое время ответы на зловещий анкетный вопрос — «Чем занимались вы и ваши родственники до 1917 года?»
— Мой отец очень стар, ему за восемьдесят, — предупредил Макс, — и он, к сожалению, не сможет принять участие в нашей беседе. Откуда вы взяли, что он строил «Вольфшанце»?
Я рассказал о весеннем наезде в «Волчье логово», о встречах с польскими краеведами.
— Мой отец никогда ничего не строил. Он геодезист. Составлял планы, карты. И в «Вольфшанце» побывал всего один раз в жизни, и то после войны, как обычный турист. Хотя жизнь прожил не совсем обычную. Его отец, мой дед, автомеханик по профессии, принимал участие в знаменитом авторалли Пекин — Париж. Это было в 1907 году... Трасса проходила через пустыню Гоби, Бурятию, русскую Сибирь, европейскую Россию. В Кяхте дед, молодой механик, увидел девушку редкой восточной красоты. После гонок он вернулся в Россию, в Кяхту, нашел эту девушку, ее звали Эржен, по-бурятски «Перламутр», женился на ней и увез в Германию... может быть, поэтому я и стал востоковедом, — улыбнулся Макс, и настороженность его на минуту исчезла. — Вообще-то, это была мечта отца. Но жизнь заставила его стать инженером, геодезистом... Правда, ему удалось побывать в Тибете... Но это всего лишь эпизод...
Вот и все, что мне удалось узнать в первую встречу. Надобность во второй сама собой отпадала. Ошибся польский историк, копатель архивов... И все же для очистки совести я решил еще раз попытать счастья. В настороженности Макса Ренца, в недоговоренности его обтекаемых фраз таилось нечто такое, что подпитывало надежду...
То ли на сей раз старик и в самом деле чувствовал себя лучше, то ли сын его убедился в моей непричастности к «спецслужбам», но зеленый чай в кабинете Макса мы уже пили втроем. 85-летний Отто Ренц, полунемец-полубурят, походил на весьма постаревшего Льва Гумилева. Он вышел в вельветовом халате малинового цвета, который я про себя сразу же назвал «дамским».
Речь шла и о Гумилеве, как исследователе бурятской старины, и о Николае Рерихе и его неудачных попытках попасть в столицу Тибета — Лхасу, и о моем соотечественнике Гоньбочжабе Цыбикове, выпускнике Петербургского университета, сумевшем под видом бурята-паломника побывать в начале века в самых сокровенных монастырях Тибетского высокогорья... Отто Ренц рассказывал и о своем путешествии в Тибет, выпавшем ему весной 1940 года. При этом сын его внимательно вслушивался в каждое слово, готовый остановить старика, как только тот, по его мнению, начнет говорить лишнее. И все-таки Отто Ренцу, как и всякому немало пожившему человеку, было приятно, что хоть кто-то проявляет интерес к его жизни. Да и обидно уносить с собой в небытие то, что известно, быть может, лишь тебе одному. Этот нерв нашей беседы все время чувствовался несмотря на жесткую «семейную цензуру» сына.
По Отто Ренцу, выходило так, что он всегда интересовался исторической родиной матери, с юных лет читал востоковедческие труды, но отец хотел видеть сына только инженером, человеком надежного достатка, и настаивал на том, чтобы тот поступал в Берлинскую высшую школу автомобильного транспорта. В конце концов сошлись на компромиссе — инженер, но в области геодезии и картографии. Отто полагал, что подобная специальность оставляет ему надежду на дальние путешествия. Учась в Берлине, он по-прежнему поглощал книги по ориенталистике; наверное, неслучайно эта страсть передалась и его сыну. Помимо библиотек, он посещал и единственную в Германии буддистскую кумирню — Буддишер-хауз, устроенную в одном частном имении во Фронау, северо-западном предместье Берлина. Старый тибетский монах, служивший в кумирне, учил его искусству медитации. Он же, гуру, потом и помог выбраться на Тибет.
«Это в сороковом-то году, — вертелось у меня на языке, — в разгар второй мировой войны?»
Разумеется, я удержался от этого каверзного вопроса. А пока приходилось слушать и слушать весьма словоохотливый рассказ о переправах через горные речки на яках, о погребальных обычаях тибетцев, о красоте горных вершин. Слушать, то и дело поглядывая на прекрасную копию картины «Тибет», висевшую в кабинете: башнеподобные дома и храмы взбирались к снежным пикам — прямо из облаков... Вдруг бросилось в глаза — как странно похожи наклонные стены тибетских домов на усеченные пирамиды бункеров «Волчьего логова»...
«На Тибете я меньше всего думал о фюрере...»
И все же терпение мое было вознаграждено. В разгар нашего третьего чаепития Макса срочно отозвали по домашним делам, и мы со старым геодезистом на полчаса остались без присмотра. Я задал свой каверзный вопрос, постаравшись смягчить его:
— Не осложняли ли вашу поездку на Тибет обстоятельства военного времени?
Отто Ренц усмехнулся:
— Напротив. Только благодаря им и состоялось путешествие моей мечты... — У вас здесь есть компьютер? — спросил вдруг Отто Ренц.
— Нет.
— Жаль. Я бы мог передать часть той информации, которую набрал на своем. Когда-то я надеялся издать книгу и перевел свои тибетские дневники на дискету...
В этот же день я нашел во Франкфурте своего коллегу, немецкого журналиста, который разрешил воспользоваться его домашним компьютером. Более того, он сам позвонил Отто Ренцу, а когда тот сбросил груз своей электронной памяти в наш «винчестер», стал переводить текст с экрана на русский — в микрофон моего диктофона. Мне осталось лишь расшифровать запись и отредактировать довольно корявый синхронный подстрочник.
Все, что старый геодезист не мог или не хотел говорить при сыне, все это почти телепатическим путем передалось в мое сознание. Итак, Отто Ренц рассказывает без оглядки на «семейную» и все прочие цензуры...
«...В феврале 1940 года, перед отправкой на строительство новых аэродромов в бывшей Польше, я заехал во Фронау к своему Гуру, учившему меня дыханию йогов. Он попросил меня зайти завтра и быть готовым к встрече с очень важным человеком. Учитель многозначительно посмотрел вверх... Я знал, что здесь несколько раз бывал сам фюрер. Правда, это случалось до того, как он стал рейхсканцлером. Гуру предсказал ему тогда победу на выборах в рейхстаг с точностью до одного голоса. И фюрер потом весьма благоволил к Буддишерхаузу и его обитателям.
В назначенный день и час я, офицер строительной армии Тодта, чином равный лейтенанту вермахта, с большим волнением приблизился к воротам кумирни во Фронау, украшенным каменными слонами. У ворот эсэсовский офицер проверил мои документы и пропустил в сад. Перед входом в храм мне еще раз пришлось удостоверить свою личность. Наконец бритоголовый служка в желтом хитоне провел меня в комнату для почетных гостей. Я ожидал увидеть Гитлера, но против Гуру сидел в наброшенной поверх черного мундира оранжевой мантии Гиммлер. Гуру кивнул мне и предложил сесть, я продолжал стоять, пока рейхсфюрер СС не повторил приглашение хозяина дома. Мне поднесли чай, и я сидел почти рядом с Гиммлером. Разговор был недолгим. Рейхсфюрер СС спросил, готов ли я выполнить ответственное задание. Вместо ответа я вскочил и вытянулся...
Мне предлагалось — я ушам своим не поверил — отправиться на Тибет и там произвести геодезическую съемку — снять план одного объекта. Что за «объект», я должен был узнать на месте.
На другой день я проходил специнструктаж. Меня предупредили, что Тибет наводнен английскими агентами, все важные дороги контролируют английские патрули. Никто не должен быть знать, что я немец и геодезист. Здесь меня выручала моя восточная внешность. Объясняться в пути я должен был по-английски. Специально для меня фирма «Цейсе» изготовила портативный теодолит, который легко разбирался на отдельные части, причем оптический визир вставлялся в старинную подзорную трубу; в силу своей допотопности она не могла вызывать никаких подозрений. Столь же искусно маскировалась и тренога; она собиралась из двух костылей и трости. По документам я числился гражданином Манчжоу-Го и направлялся в глубинные районы как коммивояжер одной из харбинских фирм. Но самый главный документ, своего рода охранную грамоту, выдал мне мой Гуру. Это была довольно обширная записка с вертикальными строчками старотибетской вязи. Я не знал ее содержания, но догадывался, что это послание адресовано духовным тибетским властям, на которые я, по заверениям моего учителя, вполне мог рассчитывать в трудные моменты путешествия. Записку, сложенную в шесть раз, Гуру спрятал в небольшое серебряное гау (нечто вроде медальона для хранения охранного амулета) и повесил мне на шею со словами охранной мантры.
Ранним апрельским утром 1940 года тяжелый пассажирский самолет «Дорнье» поднялся с берлинского военного аэродрома. В салоне сидели еще несколько человек, но они летели по своим делам, а я — по своим. Впрочем, даже если бы они стали меня расспрашивать о моей миссии, я ничего не смог бы толком им рассказать. Но сердце ликовало: наконец-то мне выпало нечто стоящее, достойное настоящего мужчины! Мне было тридцать лет, и я готов был к любым превратностям судьбы. Чтобы там ни было, но я увижу эту самую таинственную, самую загадочную на земле страну...
Первая посадка была под Москвой. Мои спутники вышли, самолет заправили, и «Дорнье» взял курс на юго-запад. Затем мы садились в Омске и Хабаровске. Наконец, последняя посадка в Харбине... У самолета меня встретил японский офицер в европейском платье. Он отвез меня в туземную гостиницу в Старом городе. Там я познакомился со своим проводником тибетцем Дагма. Трудно сказать, сколько ему было лет и кто он был по профессии, но он довольно хорошо говорил по-английски и даже знал несколько немецких фраз. В Харбине мы провели два дня, знакомясь друг с другом и закупая все необходимое для нашей будущей экспедиции. В основном это были подарки, как я понял, для должностных лиц тибетской администрации. Кажется, мы нашли общий язык с Дагмой и понимали друг друга, если не с полуслова, то с полуфразы. На третий день все тот же японский офицер отвез нас на свой машине на аэродром, и легкий двухмоторный самолет японского производства с опознавательными знаками Манчжоу-Го вылетел в юго-западном направлении. Пока мы летели, Дагма внимательно изучил записку моего Гуру. Только от него я узнал, что целью нашего путешествия должен быть высокогорный монастырь, чье сложное тибетское название сводилось к двум простым словам — «Хранимый небом». На вопрос, где он находится, Дагма беспечно показывал рукой высоко вверх и говорил, что это выше того неба, по которому мы летим. Я с удивлением узнал, что у него нет никакой карты, и это ничуть его не заботило. В конце концов я понял, что мой проводник старается не обременять меня лишней информацией и прекратил все расспросы, положившись на волю тибетских богов...
Подняв тучи песка, пыли и мелкого щебня, самолет приземлился на берегу полуиссохшего соленого озера с широкими краями, походившими на ободок большой тарелки. Мы высадились, навьючили на себя два заплечных мешка с нашими пожитками и двинулись по едва приметной тропе, которая с каждым километром все круче и круче уходила в горы. Дагма сказал, что этот же самолет прилетит за нами ровно через месяц и мы должны успеть вернуться к озеру к назначенному сроку. Дагма был единственным человеком, который мог вывести меня к посадочной полосе, то есть к порогу привычного для меня мира, к цивилизации; случись что-нибудь с ним — и я рисковал навсегда остаться в этих горных дебрях... Однако мне не верилось ни во что плохое. Более того, мне казалось, что это самые счастливые, самые главные дни в моей жизни. К концу дня мы добрались до небольшого тибетского селения и там присоединились к каравану из шести яков, навьюченных мешками из сыромятных воловьих шкур с ячменем, кунжутом, мукой, чаем. В один из мешков с ячменем я запрятал теодолит, планшет, фотоаппарат, пенал с чертежными принадлежностями. Швы мешка промазали свиной кровью с рисовой мукой — для герметичности. Дагма сказал, что на некоторых бродах вода доходит почти до самых хребтин, и вьюки могут подмокнуть. Наутро мы двинулись в путь...
Мы поднимались вверх почти одиннадцать дней. И как плавно ни набирали высоту, все же, забравшись километров на пять выше уровня моря, я почувствовал все симптомы «горной болезни»: ломило в висках, грудь давила невидимая тяжесть, ныло сердце.
Монастырь «Хранимый небом» открылся короткой цепью грубых построек с покатыми стенами. И только золоченое навершие главного храма ослепительно сияло на густо-синем высотном небе. Небо было столь разрежено, что сквозь него, казалось, проступала чернота космической бездны. Не верилось, что весь строительный материал был доставлен снизу, из долин. Проще было думать, что эти дома и храмы были спущены с небес в готовом виде. Монастырь отдаленно походил на те замки, которые лепят у нас над Рейном по скальным обрывам. А впрочем, ничего подобного я нигде никогда не видел...
Истомленный дорогой и горной немочью, я проспал почти сутки на каком-то войлоке в монашеской келье. Тем временем Дагма, раздаривая хадаки (подарки) направо и налево, договорился с настоятелем о моей работе.
Придя в себя, я собрал теодолит, наладил треногу и приступил к съемками...
В этой части Тибета боготворили Цзон-кабу, ламаистского Лютера, который в средние века реформировал шаманизированный буддизм и создал секту «желтошапочников». В окрестных монастырях, как я узнал, почитались следы святого, оставленные в камне, — палец Цзонкабы, локоть Цзонкабы, стопа Цзонкабы. В «Хранимом небом» поклонялись самой главной реликвии — сердцу Цзонкабы. Это был большой кусок базальта, похожий скорее на сердце мамонта, чем человека. Каменная святыня хранилась в дугане, главном храме, вокруг которого в определенном мистическом порядке располагались сумэ — малые часовни. Дутан и одно из сумэ опоясывала пешеходная тропа, повторявшая очертания сердца. Считалось, что человек, обошедший храм по этой тропе 3333 раза, будет навсегда избавлен от сердечных заболеваний.
Я обошел... А потом перенес эту тропу на свой планшет.
Здесь, на Тибете, я меньше всего думал о рейхсфюрере, хотя его задание выполнил весьма тщательно. Я вспоминал своих берлинских друзей и, страдая от одышки при каждом резком движении, невольно жалел их — они никогда не увидят того, что открылось мне с высоты этих горных вершин...
В Берлин я вернулся, когда на Унтер-ден-Линден уже цвели липы, а Фронау утопал в свежей июньской зелени.
Я отдал Гуру план монастыря «Хранимый небом», и Учитель снял с пальца серебряный перстень с печатью Цзонкабы. Я до сих пор ношу его на среднем пальце левой руки. В Африке он спас мне жизнь, когда мой саперный батальон попал в огненный ад, устроенный нам англичанами под Тобруком.
После возвращения с Тибета мое начальство в организации Тодта предложило, на выбор, любое место службы в вермахте. Меня снова потянуло на Восток, на сей раз на Ближний, и я попросился в африканский экспедиционный корпус генерала Роммеля. Я служил в картографическом отделе его штаба. Но эта другая история, которая снова едва не привела меня на Тибет. Дело в том, что военнопленных немцев, взятых в Северной Африке, англичане отправляли на работы в Индию. Там, в одном из лагерей, я познакомился с замечательным парнем из Австрии — Генрихом Харрером. Так же, как и меня, его увлекал Восток, восточные культуры, верования, этнография. К тому же он был неплохим альпинистом. Весной 1944 года он предложил мне бежать из лагеря на Тибет. Мы прокладывали дороги в предгорьях Гималаев, и план Харрера представлялся весьма осуществимым.
На свою беду я сломал голень и угодил в лазарет. Харрер бежал с двумя крепкими парнями, которых он выдавал индусам за представителей тибетской секты молчальников. Они успешно добрались до Лхасы, используя давнюю неприязнь индусов и тибетцев к англичанам. Харрер был принят далай-ламой. Он представился посланцем Гитлера и жил там до конца войны и даже позже. Вернувшись в Австрию, Генрих написал книгу «Семь лет на Тибете». После его предприятия моя экспедиция в сороковом году казалась жалкой туристской прогулкой. Я посмотрел на нее иными глазами лишь в шестидесятом, когда и в самом деле, как турист, приехал в Польшу...
Маршрут осмотра включал в себя и «Вольфшанце». Я был потрясен, увидев на информационном щите план главной ставки Гитлера. Он повторял почти один к одному тот чертеж, который я сделал в монастыре «Хранимый небом». У геодезистов хорошая зрительная память. Я прекрасно помнил, что главный храм — дуган и малый — сумэ находились внутри сердцеобразной кольцевой тропы. Бункер фюрера — дуган и домик Бормана — сумэ опоясывала дорожка, имевшая форму сердца. Сердца Цзонкабы! Бункеры Гиммлера, Геринга, Геббельса, Шахта располагались в точном соответствии с местоположением малых храмов тибетского монастыря. У меня голова пошла кругом! Выходит, снятый мною план лег в основу разбивки «Волчьего логова»! Я говорю — в основу, потому что остальные строения, второстепенного назначения — бункеры для гостей, представительства родов войск, казино и, в частности, барак для совещаний, где произошел знаменитый взрыв, — все они были поставлены вне моей схемы, имевшей, как я теперь понимаю, магическое значение.
Дело в том, что в основе плана многих тибетских монастырей и даже отдельных храмов лежит принцип мандалы. Мандала — это символический чертеж устройства мира. Взаиморасположение храмов, кумирен, келий символизирует неразрывность центральной единой сущности с порожденной ею (путем эманации, то есть излияния, исторжения) множественностью. По образу мандалы, этой священной в ламаизме схемы, располагают иногда и дома в жилом квартале, и комнаты в храмовом здании. Именно так расположены и бункеры в «Вольфшанце». Они даже обращены на север, точно так же, как алтари тибетских дуганов. Кстати, простейшая из мандал — свастика, столь популярная среди нацистов.
Как известно, Гитлер не чурался оккультных наук. И предложение Гиммлера прикрыть ставку, кроме обычных охранных средств, мантией тибетской магии, наверняка было им принято. Фюрер панически боялся укусов ос и ударов с воздуха. Когда 20 июля в бараке для совещаний взорвалась мина Штауффенберга, первое, что пришло ему в голову — одиночный русский штурмовик сбросил авиабомбу.
С самого начала тибетской акции Гитлера уверяли, что «Вольфшанце» недосягаемо для авиации, так как расположено в трансформированном пространстве, то есть приподнято над землей до уровня высокогорного монастыря «Хранимого небом», и все вражеские самолеты пролетают не над бункерами, а под ними. Как бы там ни было, но за всю войну на «Волчье логово» не упала ни одна бомба. Это такой же непреложный факт, как и то, что ни одна из военных разведок союзных армий — ни американская, ни советская, ни английская — так и не смогли установить местоположение главной штаб-квартиры фюрера.
Немцы взорвали свои бункеры сами. В январе 1945 года сюда пришел саперный батальон, и в опустевших укрытиях загремели взрывы... Но даже мощные тротиловые заряды не смогли сокрушить до конца железобетонные монолиты.
Одна из стен бункера Гитлера застыла в вечном падении. Туристы подпирают ее хворостинами. Это стало почти ритуалом, и он полон, на мой взгляд, глубокого смысла. Как бы ни рушились стены империй, дворцов, бункеров, — нам, чтобы не быть погребенными под их обломками, необходимо отражать их гибельное падение всем вместе. Не зря же на Тибете говорят: «Стены рушащегося дворца одним бревном не подопрешь».
Николай Черкашин |
|
| Вернуться к началу |
|
Дамир
мүнхэ
![]()
Зарегистрирован: May 01, 2007
Сообщения: 3158
Откуда: https://vk.com/club41052965 |
|
| Вернуться к началу |
|
antony
муухайхан
Зарегистрирован: Mar 12, 2010
Сообщения: 324
|
| Добавлено: 12.08.10, 10:28 +0000 |
|
|
Спросил своего знакомого который упомянул про бурята немецкого офицера. Он уточнил . что ему про него рассказывал его знакомый, которому этот офицер земляк-одноулусник. Фамилия его вроде как Хангаев. В войну попал в плен, затем уже после войны служил в бундесвере и дослужился до полковника или генерала. Точно не знает, но говорит что генерал. Все никак не встречу того первоисточника. Брат этого немецкого офицера жил и работал в Бозое под Усть-Ордой. Работал в колонии. В советское время его естественно вызывали куда следует и проводили профилактику. Брат из Германии высылал крупную сумму денег по тем временам.
Этот бурят - немецкий офицер умер давно. Постараюсь найти того человека который дал сведения и отпишусь. |
|
| Вернуться к началу |
|
ChimitD
ходо байгша
Зарегистрирован: Nov 29, 2009
Сообщения: 429
Откуда: Родился в Алма-Ата, Вырос в Улан-Удэ, живу в Якутск....... умру на Северном Полюсе??? |
| Добавлено: 12.08.10, 10:41 +0000 |
|
|
| Отто Ренц всё таки в Рейхсвере служил, а нужен Бундесвер. Две большие разницы. |
|
| Вернуться к началу |
|
antony
муухайхан
Зарегистрирован: Mar 12, 2010
Сообщения: 324
|
| Добавлено: 14.10.10, 01:55 +0000 |
|
|
Встретил человека имеющего информацию о буряте-генерале бундесвера. Звали его, по его словам, Бидба Хангаев. Это его имя по которому его знали на родине. Скоре всего у него было второе официальное имя по паспорту. Родом он из Олоя Эхирит-Булагатского района. Его родители были образованные. Отец учился в С-Петербурге, где общался с Агваном Доржиевым. В связи с этим, когда Агвана Доржиева репрессировали, то отец и мать Хангаева были арестованы как панмонголисты. Бидбе было 17 лет и соответственно он был арестован. Перед отправкой его в Иркутск или там в Усть-Орду, его держали где-то в сарае. Родственники его выпустили ночью и он убежал как тогда часто делалось на север в Якутию. Отца расстреляли, мать была в заключении. Братья как малолетние не попали вроде под раздачу, как-то избежали посадки,тоже где-то были. Хангаева призвали на войну из Якутии и он попал в плен. Числился как пропавший без вести.
В 80-е когда занавес приоткрылся, младщему брату Хангаева, который работал в Бозое директором школы, пришло известие о перечислении ему суммы в миллион марок из ФРГ. Как оказалось, от пропавшего во время войны брата. КГБ ес-но тут же приняло меры. От денег брат отказался. Но в ФРГ под эгидой конторы поехал. Перед этим дали канал связи и мать, которой было лет 90, через пятьдесят лет после расставания перед отправкой в лагеря, разговаривала с нашедшимся сыном, из БОзоя с БОнном. (Сейчас-то нормальной связи еще нет). Брат дважды съездил в Бонн. Оказалось брат- генерал-лейтенант бундесвера (или там чего еще). Попав в плен, оказался как часто бывает, батраком у немца. Жил неплохо, но пережитое перед войной, сделало его врагом. Он сознательно пошел на службу, хотя мог отсидеться у доброго хозяина всю войну, как бывало нередко. Что он там делал неизвестно. Но он сказал брату, что был в СССР, в Иркутске не раз и приезжал на родину в Олой. Но вы, как он сказал, меня не могли узнать. В свой дом в Бонне, он брата не пускал дальше порога, он жил у него в гостевом доме.
После второго приезда брата, немка-жена Хангаева внезапно умерла. Он звонил брату и обвинял его в этом. Считал что сделано это по заданию КГБ. Умер он где-то в 1995 г. Завещал похоронить на родине, гроб два года ждал отправки в Вене, но его так и не пустили и он был похоронен в Германии. Его имущество в Германии, так никто не принял по наследству, детей у него не было.
Другой младший брат Бидбы, Антон, прошел всю войну, дослужился до капитана. После войны оказался начальником поезда, в котором везли барахло генеральское. В Молдавии тормознули и был осужден на 15 лет. Отбыл все от звонка до звонка на Колыме.
Вот этого Антона я лично видел в 90-м году. Он был сторожем в Эхирит-Булагатском Райпо. Пьяный как-то говорил, вот я фронтовик, а брат власовец. Упомянул что брат живет в Германии, женат на немке. Но я тогда подробно его не спрашивал. Да и как-то не с руки было расспрашивать, не был близко знаком с ним. Старик был явно расстроен этим обстоятельством.
В Олое раньше имя Хангаева было на мемориальной доске как погибшего на войне. После информации о том, что он перешел на сторону врага, земляки-фронтовики вычеркнули его.
Вот вкратце история достойная романа. За достоверность ес-но не ручаюсь. |
|
| Вернуться к началу |
|
|
|
|
Болею шаманской болезнью, духи зовут на Родину