Жаль, не мое.... Но так написать духу не хватит...

Совсем не работается.

Вместо этого вспоминаются великие старухи, никому, кроме меня, неизвестные.

Было время, я много ходила по тайге, по болотам. Одна. Такая была внутренняя задача. Хотела пройти пешком весь наволок: от Архангельска до Петербурга. Это была внешняя задача. Она не удалась, потому что путь был перерезан тюрьмами, длинными заборами под проволокой.

Однажды я прошла по болоту километров двадцать. Тогда это было мне запросто. Вышла к деревне, стоящей на высоком холме над озерами. Так строили, чтобы продувало. Деревня была величественной, сказочной, с замками и теремами - меня поймет тот, кто еще застал в целости старые архангельские деревни, спрятанные в лесу за болотами.

Деревня была пустой. Так мне показалось. В те годы решили переселить всех из леса к реке, в новопостроенные бараки. Для этого отрезали электричество, закрыли школы, перестали заботиться о дорогах. Народ в новых местах жить не сумел, спивался, вешался.

Пустые деревни - самое первое сильное мое экзистенциальное переживание.

Вдруг я почувствовала, что кто-то смотрит на меня, сверлит затылок.

Я обернулась. На пороге дома стояла старуха.

Я прожила у нее месяц. Она называла меня подружкой. Ей было за восемьдесят. Мне - двадцать пять.

Я рыбачила на озерах, добывала ей рыбу на зиму. Лодки, спрятанные в кустах, проросли ветвями, и только одну мне удалось законопатить и использовать для рыбалки.

Она мне вешала на спину пестерь - такой рюкзак из бересты, и за час-два я набрасывала туда целое ведро рыбы.

Старуха солила ее в бочках.

Потом мы шли по ягоды, предварительно намазавшись от гнуса жидкой смолой.

Деревня когда-то была окружена забором, за который не могла заходить ни скотина, ни техника. Можно было представить себе эти незатоптанные зеленые лужайки рядом с домами, как в Англии.

На выходе стояли ворота, закрытые на тяжелые слеги.

К тому времени они одни и остались. Забор весь сгнил, а вот ворота стояли.

Когда мы выходили, старуха каждый раз отодвигала тяжелый затвор, а потом ставила его на место - открывала и закрывала ворота.

Мне это тогда казалось абсолютной бессмыслицей. Шагни в сторону и вот уже ты в поле, за околицей.

Нет, она упорно тащила на себя эту жердь.

И только спустя годы я поняла, что это была ее личная борьба с наступившим хаосом. Ей не по силам было сопротивляться чудовищной власти, уничтожившей весь порядок ее жизни, она только и могла, что закрывать и открывать ворота своей деревни.

Я спросила ее, почему она тут, одна.

Она рассказала, что выселили всех. Ее забрал к себе сын. Хороший сын. И жить ей было у него не грустно.

Но спать она не могла. Снился свой дом. И как-то весной она решила уйти из городской квартиры своего сына.

Она ехала сначала на поезде, потом на автобусе, потом в последней жилой деревне взяла лыжи и пошла.

Идти надо было километров сорок, не по лыжне, понятно.

Был март. Для севера это еще зима с морозами ночью под тридцать.

Единственный раз она встретила на этом пути человека. Одинокую старуху в такой же разоренной деревне, как та, куда она возвращалась.

Старуха ей обрадовалась, просила остаться, чтобы чай вместе попить: та старуха уже полгода пила чай одна. Моя старуха остаться не захотела. До деревни было всего семь километров пути.

Когда она дошла до дома, то вместо него нашла огромный сугроб. Да и вся деревня, нежилая совсем, была одним большим сугробом – метельная зима образовалась в тот год.

Старуха стала на колени и начала рыть снег руками, пробиваясь сквозь ледяную корку.

Она копала двое суток, пока не докопалась до двери. Руки сбила в кровь. Ногтей не было - содрала о снег. Это ведь только кажется, что он мягкий.

Она открыла дверь, и начала снова жить в своем доме. Внутри хранились лопаты, и откопать дом было уже делом времени.

Я забыла ее имя. Но помню и как смеялась, широко открыв беззубый рот, и как материлась знатно, и как следила, чтобы я правильно складывала поленницу, рубила она, в свои восемьдесят твердо держа топор.

В ней не было ничего элегичного и пафосного. Мы много хохотали.

Сегодняшняя грусть – моя, а не ее.

Просто вдруг вспомнилась старуха на снегу, в кровь сбивающая руки.

И та, которая пила чай одна. А чай – он всегда для двоих. Летом ту старуху нашли косцы, мертвую, в доме.

Надеюсь, моя старуха еще пожила. Я ушла и никогда ничего о ней больше не слышала. Почтальоны в ту деревню уже не ходили.
_________________
http://nanusabadueva.livejournal.com/
В аду для перфекционистов нет ни серы, ни огня...

Добавлено: 03.12.11, 01:43 +0000

Сильно. Как мало таких людей, которые несмотря ни на что остаются ДОМА. У которых есть сила духа не бежать без оглядки, а стойко выдерживать все тяготы жизни там, где ты родился, вырос и стал человеком.
_________________
Не вечны князи - вечна грязь...

Добавлено: 03.12.11, 06:46 +0000

Возможно... Слава Богу, хоть в Бурятии остались еще потенциальные Великие старухи ( на этом сайте их много, судя по всему) которые, дай бог, не покинут ДОМ и сохранят свою патрию в будущем.
_________________
http://nanusabadueva.livejournal.com/
В аду для перфекционистов нет ни серы, ни огня...

Добавлено: 03.12.11, 08:27 +0000

Вспоминаю заимку Хандагай. Когда объединяли деревни, в Хандагае остались только Яков Иванович Замащиков и его жена, не помню имени-отчества. Несколько лет они жили совершенно одни, без электричества. Потом, в 1989 году, мои дядья и дед взяли в аренду 50 гектаров земли в Хандагае. Яков Иванович стал нашим лучшим другом. Он родился в 1925 году, был ветераном войны.
А потом на родину вернулись его дети. Якова Ивановича давно нет в живых, но родина его жива.

Обсуждаемое