Светлана (новелла) - Да откель я достану машину, непонятливая твоя душа! Коли умел бы их рожать, так не ты один – вся деревня разъезжала бы на «Волгах». Я сам, брат, второй месяц маюсь без вездеходки – загнал ее в конец. А ты – подавай машину!.. – председатель колхоза вытер лысину полотняным платком и метко плюнул на середину лужи. – Вот коли не побрезгуешь телегой – так это я пожалуйста! - Ну, хорошо, старина, давай телегу, - корреспондента республиканской газеты Чингиса Цыренова начинал раздражать этот плутоватый мужичонка. Лукавит все. Чингис устало опустился на скамейку у чьих-то ворот, закурил и нервно швырнул обгорелую спичку вслед уходящему председателю. Дернул же его черт забираться так далеко в самую осеннюю распутицу, ни передовиков, ни сверхплановых показателей. « Но погоди же, лысая пройдоха, я сделаю из всего этого такой разгромный фельетончик, что не будешь знать, в какую щель тебе приткнуться…» - Настроение невеселое? – Чингис вздрогнул. Из соседнего окошка выглядывала миловидная русская девушка и улыбалась ему бархатными глазами. «Слава богу, хоть одна приветливая душа нашлась», - подумал Чингис и подошел к палисаднику. Ему всегда нравились брюнетки, они казались проще и осязаемей. « А она чертовски красива», - отметил он про себя, подходя к приветливой девушке. Тонкое точеное лицо, гладкие матовые щеки, приятный глазу прямой нос с высокой седловиной, густые черные волосы доставали плеч. На коленях лежала скатерть с начатой вышивкой, так что ног ее он не заметил. Опрятная цветастая кофточка слегка оттопырилась, и в глубине ее угадывались крутые дрожащие груди. Чингис почувствовал острое желание приподняться на носки: тогда бы он увидел всю девичью грудь. Но тут же с досадой отогнал эту мысль. На него доверчиво и с ожиданием смотрели широко раскрытые глаза, и Чингис долго не мог начать разговора. «Где же мне встречалось такое лицо?», - ворошил он память, хотя эту русскую девушку видел впервые. Чингису показалось, что он не сможет говорить ей свои обычные комплименты и остроты, которыми сразу располагал к себе встречавшихся ранее девчонок. Наконец, слово за слово, разговор завязался, и к Чингису вернулось прежнее спокойствие. Девушку звали Светланой. Они долго беседовали между собой, говорили о стихах, о любви, о журналистской работе. Чингис необычайно оживился, забрался на палисадник и так шумно размахивал оттуда руками, что привлекал внимание молодых женщин, беспрестанно проходивших к колодцу и от колодца. Они останавливались в стороне, стараясь не звякать ведрами, с любопытством слушали, а когда Чингис вопросительно оглядывался на них, кокетливо передергивали плечами и шли дальше. Светлана оказалась чудесной собеседницей, внимательно слушала, а не соглашаясь, мягко перебивала и тут же смущенно улыбалась… Каждый раз, когда она умолкала, Чингис спохватывался и начинал говорить сбивчиво и поспешно, боясь, как бы Светлана не закрыла окно и не скрылась в полумраке комнаты. Разговор прервал неизвестно откуда появившийся лысый председатель. Согнутым корявым пальцем он осторожно постучался в плечо Чингиса: побаивался все же этого молодого ершистого газетчика. - Карета подана, - с удовольствием проговорил он, дохнув на Чингиса запахом крепкого самосада, и ткнул тем же корявым пальцем в сторону приземистой кобыленки, запряженной в дощатый фургон. Вокруг нее суетился колченогий дед в бараньем кожушке, то, поправляя чересседельник, то, подтягивая супонь. - Вот и хорошо. Мы с тобой, Светлана, еще увидимся, должно быть, - неожиданно фальшивым голосом выдавил из себя Чингис, стараясь выглядеть бодрым. Он хотел добавить, но, видя рядом плутоватого председателя, досадливо махнул рукой и поплелся к телеге. Огибая большую заплесневелую лужу, Чингис обернулся и снова увидел улыбающуюся девушку. Лысый председатель шепнул ей что-то на ухо, отчего она сконфузилась и захлопнула окошко. Уже валясь на скрипучую телегу, Чингис вдруг вспомнил, что не узнал фамилию Светланы. Подошедший председатель ответил, что фамилия ее Иванова, что в семье у них еще восемь огольцов, что отца зарезали по пьянке, а мать совсем сбилась с ног. Председатель горестно вздохнул, и Чингис впервые подумал, что этот рыжебородый мужичонка, видно, не такой уж черствый. - Девка она простая, ласковая. Ее на селе почитай все уважают: и старухи, и пацанята. Э-эх!. Словоохотливый председатель хотел сказать еще что-то, но тут возница с веселым гыком оттянул лошаденку по крутому заду, и Чингис откинулся на бок. Низенькая светланина изба, и задранный в небо конец долговязого колодца-журавля стали постепенно отставать, а по бесконечным зеленоватым лужам тяжело шли тучи, набрякшие долгими осенними дождями… Вернувшись в Улан-Удэ, Чингис очутился в кругу своих прежних друзей. Снова вылазки в рестораны по случаю крупных гонораров, снова девчонки и командировки. Вначале Чингис и не вспоминал встречи со Светланой. Но однажды поймал себя на мысли, что оказывается, никогда не забывал ее. Дома, в трамвае, в редакционном газике – всюду время от времени появлялось перед ним тоненькое лицо Светы, а рядом всегда возникал лысый председатель, о котором он так и не написал «разгромного» фельетона. И сны Чингису снились одинаковые: все тот же лысый председатель по сто раз шептал Светлане на ухо, а та беспрестанно захлопывала окошко. Чингис старался отвыкнуть от всех этих мыслей, хватался за любое задание, заводил новые знакомства. «В ее лице действительно есть что-то крестьянское, - пытался он убеждать себя, - самая заурядная провинциалка. Выйдя замуж, такие девицы быстро прожигают свою красоту. Какое мне удовольствие от того, что она нарожает десять детей, будет почтительно глядеть в рот и кивать каждому слову?» В конце концов, ему самому надоели эти здравые измышления, и он решил все же написать ей одно-единственное письмо. Оно получилось длинное и бестолковое. Через неделю пришел ответ. Светлана писала, что не забыла осенней встречи и помнит о нем… Чингис не сдержался и отправил письмо втрое больше прежнего. Они начали переписываться. На столе у Чингиса росла стопка душистых конвертов, надписанных круглым детским почерком. К весне он не вытерпел и сообщил, что хочет приехать. Светлана с непонятным испугом умоляла не делать этого и вообще зря не беспокоиться. Но Чингис не слушал. Он отправил Светлане телеграмму о своем выезде, взял отпуск и тут же сел на поезд. …Тепловозный гудок спросил о чем-то в темноту, и пригородный поезд, звякая буферами, тронулся с места. Чингис остался на перроне. Опешившая старушонка стаскивала с подножки свои последние мешки. Чингис перенес их через лужи в полутемный зал ожидания и вышел на крыльцо. Неожиданно во мраке ярким светом брызнули фары, и у деревянного здания вокзальчика завизжала тормозами полуторка. С нее свалилась компания горланящих парней и девок, почему-то держа подмышками гитары, трубы и балалайки. Чья-то сильная рука хлопнула по плечу, и Чингис тут же узнал того самого лысого председателя. Обрадовался, как старому приятелю. - Как поживаешь, пресса? – весело мигнул председатель, снова превратившись в прежнего лукавого мужичонку. В довершение ко всему он вытер лысину тем же полотняным платком и смачно плюнул под ноги. – Куда направляетесь? К нам? Что ж, милости просим: нынче у нас все ладненько. Когда Чингис вопросительно кивнул головой в сторону вокзала, откуда уже вырывалась неистовая песня, председатель с гордостью ответил, что вот, дескать, его сорванцы заняли первое место на районном смотре самодеятельности и теперь едут в Улан-Удэ. Пришлось подбросить до станции. Он с удовольствием заберет с собой Чингиса, вот только сначала надо заехать на цементный завод, потом еще куда-то, а потом уже к теще, словом, до своего села они доберутся завтра пополудни. Когда Чингис заявил, что это его не устраивает, председатель покосился на него странно и посоветовал идти пешком, благо до деревни километров всего шесть-семь. - Во-он огонечки-то прыгают, - красный кончик папиросы чиркнул по горизонту и упал к коленям. – Поторопишься, к полуночи будешь на месте. Председатель озабоченно подождал, пока стихнут шаги Чингиса, и проворно прыгнул на подножку кабины. … Дорога была вся в рытвинах и идти было трудно. Луна палевого цвета перебегала из одной лужи в другую и старчески морщилась, когда чингисов сапог тяжело падал в воду. Ходким шагом минуя телеграфные столбы, Чингис думал о том, как он зайдет в избу к Светлане, как она поднимется навстречу, как удивленно поглядят ее братишки и сестренки. Потом уже, наедине, отдаст Светлане стопку томиков Ружевича, Лорки, Такубоку. О чем они будут говорить? Сначала, конечно о разных пустяках, затем… «Но почему она не пришла на вокзал?», - вдруг удивленно подумал Чингис и даже остановился. Жаркая боль залила сердце. Чингис уже хотел повернуть обратно, как увидел впереди себя пешехода. Не сомневаясь, пошел навстречу. Снова разочарованно остановился. Не она. К нему приближалась сгорбленная фигура какого-то мужичонки в заячьей ушанке, с трудом передвигавшегося на костылях. «Экая нужда тебе припала тащиться в такую даль», - с жалостью подумал Чингис и, подойдя к безногому мужичку, грубовато спросил: - Эй, дружище, далеко ли до Березина? Мужичок испуганно выпрямился и при ярком лунном свете Чингис увидел такое, что заставило его с криком отшатнуться: на него смотрело печальное лицо Светы. Она поглядела на Чингиса, затем со стоном оперлась на костыли. … Неизмеримо огромное, нежное чувство охватило вдруг Чингиса и стало расти, распирая грудь. Он почти задохнулся, с треском оторвал у горла пуговицу. Уже не колеблясь, подошел к Светлане, бережно поднял на руки вместе с костылями и пошел к деревне. Слабый свет долго выхватывал из темноты эту странную картину: высокий скуластый парень нес на руках маленькую русскую девочку в заячьей ушанке. Затем дорога вильнула за невысокий холм, и они исчезли. А луна долго висела над ними, провожая до околицы, и ей самой вдруг показалось, что она плачет радостными бабьими слезами.

Посмотреть больше — RSS

Анкета пользователя